В предполагаемый спектакль Художественного театра Булгаков входил на роль режиссера-ассистента. Думаю, в театре не сомневались при этом, что спектаклю нужен не столько Булгаков-режиссер, сколько Булгаков-драматург.
Два года спустя, когда в процессе этой работы и в отношениях драматурга с театром произошло уже много событий и накопилось немало горечи, Михаил Булгаков писал П. С. Попову:
«Итак, «Мертвые души»… Через девять дней мне исполнится 41 год. Это — чудовищно! Но тем не менее это так.
И вот к концу моей писательской работы я был вынужден сочинять инсценировки. Какой блистательный финал, не правда ли? Я смотрю на полки и ужасаюсь: кого, кого еще мне придется инсценировать завтра? Тургенева, Лескова, Брокгауза-Ефрона? Островского? Но последний, по счастью, сам себя инсценировал, очевидно предвидя то, что случится со мною в 1929 и 1931 гг. Словом…
1) «Мертвые души» инсценировать нельзя. Примите это за аксиому от человека, который хорошо знает произведение. Мне сообщили, что существуют 160 инсценировок. Быть может, это и не точно, но во всяком случае играть «Мертвые души» нельзя.
2) А как же я-то взялся за это?
Я не брался, Павел Сергеевич. Я ни за что не берусь уже давно, так как не распоряжаюсь ни одним моим шагом, а Судьба берет меня за горло. Как только меня назначили в МХТ, я был введен в качестве режиссера-ассистента в «М. Д.» (старший режиссер Сахновский, Телешева и я). Одного взгляда моего в тетрадку с инсценировкой, написанной приглашенным инсценировщиком, достаточно было, чтобы у меня позеленело в глазах. Я понял, что на пороге еще Театра попал в беду — назначили в несуществующую пьесу. Хорош дебют? Долго тут рассказывать нечего. После долгих мучений выяснилось то, что мне давно известно, а многим, к сожалению, неизвестно: для того, чтобы что-то играть, надо это что-то написать. Короче говоря, писать пришлось мне».[88]
Горечь возникла позже, когда писалось письмо. А тогда, в мае 1930 года, мысль об инсценировке «Мертвых душ» буквально захватила Булгакова. Он ушел в эту работу с головой, и, кажется, еще до того, как было окончательно оформлено его зачисление в штат театра. Начало работы отметил в своей «Записной книге»: 17 мая 1930 года.
После Мольера — Гоголь! После личности Мольера — личность Гоголя сквозь «пленительные фантасмагории» так горячо любимых Булгаковым «Мертвых душ». Гоголь писал «Мертвые души» в Риме? Значит, будет Гоголь и будет Рим…
В письме к П. С. Попову далее:
«Первый мой план: действие происходит в Риме (не делайте больших глаз!). Раз он видит ее из «прекрасного далека», и мы так увидим!»
В «Записной книге» первые записи.
Большой лист разграфлен по вертикали пополам. Слева: «Человек пишет в Италии! В Риме (?!). Гитары. Солнце. Макароны».
Справа — наброски реплик Ноздрева и его зятя Мижуева. Возгласы на итальянском языке — кусочки уличного шума в Риме.
Набросок сцены: «Картина I. Мозаичный пол. Бюро. Римская масляная лампа (древняя). Книжный шкаф. Узкий соломенный диван. Графин с холодной водой. Солнце. Ставни. Крик женщины. Ecco, ladrone».
Крупно: «Великий чтец. Поклонник». Реплика: «Эк, разнежился негодяй!» И еще раз: «Великий чтец. Поклонник».
Запись о П. В. Анненкове. Даты его жизни. Дата его приезда в Рим. Анненков в 1841 году в Риме переписывал первый том «Мертвых душ» под диктовку Гоголя и в пьесе Булгакова должен был узнаваться в фигуре Поклонника… Адрес Гоголя в Риме («Strada Felice»). Образчики гоголевской речи — из писем:
«Я чувствую даже по временам свежесть мне очень нужную. Я это приписываю отчасти холодной воде, которую я стал пить по совету доктора, которого за это благораздражение…» (П. А. Плетневу из Рима).[89]
«…Геморроид мне бросился на грудь и нервическое раздражение…» (П. А. Плетневу из Рима).
И первый набросок текста:
«Картина I.
Комната в доме на Виа Феличе в Риме. В прорезях ставень раскаленный Рим. Мозаичный пол. Книжный шкаф. Бюро. Древняя римская лампа. Громаднейший графин с холодной водой.
Великий чтец без фрака. Поклонник за бюро пишет под его диктовку.
Слышно бряцание трех гитар, и нежный тенор поет по-итальянски. Слышен женский голос: «Ma dove vada, corpo di Bacco! Ecco, ladrone!»
