Организация лекций — обязанность заведующего лито. Владикавказская газета «Коммунист» сохранила документ административной деятельности Булгакова — объявление в номере от 28 апреля 1920 года:
«В подотделе искусств.
Литературная секция подотдела искусств приглашает тт. лекторов для чтения вступительных слов об искусстве на концертах и спектаклях, устраиваемых подотделом искусств…»
Размах у заведующего литературной секцией был большой, и далее сообщалось, что приглашаются также «товарищи мастера поэзии и прозы», желающие читать «курсы лекций по истории и теории литературы, о новых путях в творчестве, теории поэзии и т. д.» и что заведующий литературной секцией принимает ежедневно, кроме воскресений, от 11 до 12 часов по общегосударственному времени.
То ли «мастера поэзии и прозы» путали часы и приходили не по общегосударственному времени, то ли по какой-нибудь другой причине, но «вступительные слова» Булгаков чаще всего читает сам. Выступают и другие работники подотдела искусств, среди них — адвокат по профессии и страстный любитель литературы владикавказский старожил Б. Р. Беме.
Концерты подотдела искусств пользуются неизменным успехом и бурно и пристрастно обсуждаются на последней странице газеты «Коммунист».
В газете работают очень молодые и преданные революции люди. Они считают, что в открывающемся перед ними невиданно новом мире — некоторые из них воевали за этот мир — невиданно новым будет все — и музыка, и стихи. Борьба за совершенно новую — пролетарскую — культуру представляется им партийным, революционным долгом. Они еще не знают, как беспощадно и иронично относится В. И. Ленин к идее особой, пролетарской культуры, якобы возникающей независимо от культуры прошлого. Они пишут громкие, но очень слабые стихи, организуют лекции о революционном творчестве, о пролетарской культуре и о футуризме, местную литературную студию называют «цехом поэтов» и обличают «либеральные мечтишки» ораторов подотдела искусств «о приобщении пролетариата к буржуазному искусству». Выражения при этом употребляются самые сильные. Особенно достается А. С. Пушкину, а заодно «цепляющимся за хвост революции» приверженцам Пушкина — Булгакову и Беме. «Адвокат Беме, — с возмущением пишет критик в номере от 20 апреля 1920 года, — даже после социалистического переворота не преминул использовать для своей речи бесславное пушкинское: «Увижу ли народ освобожденный и рабство падшее…» Знают Пушкина эти критики плохо, цитируют более чем приблизительно.
Нападки на собственную персону Булгаков принимает с иронией. Время от времени отвечает. На той же последней странице газеты появляется его «Письмо в редакцию», в котором он уличает «в абсолютной музыкальной безграмотности» одного из своих критиков. Или другое письмо — с просьбой не путать его, Михаила Булгакова, с неким автором из этой же газеты, подписавшимся однажды буквами М. Б.
Но спор о Пушкине кончиться миром не может. То, что Булгаков некоторое время молчит, только предвещает грозу. В июне объявляется диспут о Пушкине. И на диспуте этом Булгаков выступил.
В «Записках на манжетах» некоторые подробности диспута он запечатлел. «Докладчик рвал на Пушкине белые штаны. Когда же, освежив стаканом воды пересохшее горло, он предложил в заключение Пушкина выкинуть в печку, я улыбнулся». (Этот последний тезис доклада в газетном отчете изложен так: «И мы с спокойным сердцем бросаем в революционный огонь его полное собрание сочинений, уповая на то, что если там есть крупинки золота, то они не сгорят в общем костре с хламом, а останутся». — «Коммунист», 1920, 3 июля.) «Улыбнулся загадочно, черт меня возьми! Улыбка не воробей?
— Выступайте оппонентом?
— Не хочется!
— У вас нет гражданского мужества.
— Вот как? Хорошо, я выступлю!
И я выступил, чтобы меня черти взяли! Три дня и три ночи готовился. Сидел у открытого окна, у лампы с красным абажуром. На коленях у меня лежала книга, написанная человеком с огненными глазами.
…Ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума…
Говорил он:
Клевету приемли равнодушно.
Нет, не равнодушно! Нет. Я им покажу!.. И показал!»
