А вот остатки листов, уничтоженных в другое время, иначе. Листы в тетради складывались пополам по вертикали, справа налево. По одному, по два, по нескольку — в разных местах рукописи. Сгиб тщательно отглажен рукой, и по сгибу половинки листов оторваны, а след сгиба хорошо виден. Эти листы, вероятно, требовали переработки и какое-то время находились в тетради вот в таком сложенном виде. Один из них — в середине хорошо сохранившейся главы.
И уж потом Булгаков рукопись рвал, и тоже, может быть, не сразу. Видно, что раскрытая тетрадь лежала перед ним, он просматривал ее, захватывал правою рукою два-три листа, иногда больше, и рвал так, чтобы оборвать примерно половину, иногда рывком сверху вниз, иногда снизу вверх. Многие листы оборваны как бы под линейку: левой рукой прижат положенный на тетрадь какой-то предмет, может быть, не линейка, а книга или другая тетрадь, правая же рука производит срыв. В одном месте Булгаков рванул так сильно, что вслед за оторвавшейся половиной вылетели куски листов у корешка. Эти куски собраны и аккуратно водворены на место. Пожалуй, это более похоже на ликвидацию ненужных автору черновиков, когда уже существует текст, переписанный набело. На ликвидацию дорогих автору черновиков, след которых, знак которых все-таки хочется оставить — для себя…
Многие листы в рукописи сохранены. Случайно сохранены? Да нет, пожалуй. Сохранена неоконченная глава, сохранены требующие доработки главы. Не тронуты страницы с выписками, названные Булгаковым так: «Материалы».
Так что же сжег в начале 1930 года Михаил Булгаков? Недостающие куски этих в общем поддающихся прочтению черновых тетрадей? Или все-таки рукопись, о которой потом с болью писал Вересаеву: «…я стал мазать страницу за страницей наново тот свой уничтоженный три года назад роман. Зачем? Не знаю. Я тешу сам себя!»
Мне представляется заслуживающим внимания мнение Любови Евгеньевны Белозерской. Она была женой писателя в те годы, когда он работал над первой редакцией романа. Некоторые страницы в этих уцелевших черновых тетрадях написаны под его диктовку ее рукой. Любовь Евгеньевна считает, что уже существовал роман. Она не ручается, что роман был закончен. Но это был большой, уже упорядоченный текст, и Булгаков несколько раз, по частям, читал роман у знакомых, например, у любимых своих друзей Ляминых, где некогда читал «Белую гвардию». В романе были главы, которых в сохранившихся черновиках нет. Любови Евгеньевне хорошо запомнилась глава «Шабаш ведьм» (глава ей не нравилась, и критика ее очень конкретна). Был кот (в конце одной из этих уцелевших тетрадей он лишь упоминается: «На зов из черной пасти камина вылез черный кот на толстых, словно дутых лапах…»). Был — ей кажется, совсем не отличающийся от окончательного, но все-таки, вероятно, отличающийся — монолог: «Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля!..»
Любови Евгеньевне помнится даже, что существовал этот роман не только в тетрадях, но и в машинописи…
Думаю, что Булгаков уничтожил рукопись, роман. А отброшенные им еще прежде черновики остались. В его биографии есть аналогичный случай. Фраза в письме от 28 марта 1930 года полностью читается так: «И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа «Театр»…» Но более ранняя, черновая тетрадь романа о театре, датированная сентябрем 1929 года, сохранилась. Она носит название «Тайному другу», и следов огня на ней нет.
* * *
И все-таки из черновых этих тетрадей многое видно.
Первая редакция отличалась существенно от известного нам теперь романа «Мастер и Маргарита». В романе не было Мастера и не было Маргариты. Замышлялся и разворачивался сатирический «роман о дьяволе», в сохранившихся черновиках называвшийся так: «Гастроль…» (чья? Половина листа оторвана); «Сын…» (второго слова тоже нет); «Черный маг» (тщательно зачеркнуто). Потом появилось название «Копыто инженера». Это «копыто» еще долго будет удерживаться в заголовках романа. В 1931 году Булгаков назовет свой роман так: «Консультант с копытом». В 1932-м среди перечня названий для романа («Сатана»… «Черный богослов»… «Он появился»…) запишет: «Подкова иностранца» и дважды подчеркнет. И даже в окончательной редакции романа «копыто» оставит маленький след — драгоценную подкову, подаренную Воландом Маргарите.
