В декабре начались репетиции. А Булгаков продолжал работу над текстом: он пытался удержать хотя бы след своего «обрамления», своего «Рима», и фигуру Гоголя — фигуру Чтеца, Ведущего, «Первого в пьесе» (так он стал называть эту роль). Немирович-Данченко мысль драматурга о роли Первого поддержал.
Булгаков написал к «Мертвым душам» Пролог — не тот, который открывает пьесу теперь (то, что стало впоследствии Прологом, в ту пору мыслилось драматургу Первой картиной). В Прологе Первый, одетый в дорожный плащ, какие носили путешественники в гоголевские времена, выходил на заходе солнца и произносил монолог о Риме, развернувшемся перед ним, — о Риме в час захождения солнца.
«…и я глянул на Рим в час захождения солнца, и предо мной в сияющей панораме предстал вечный город!
Вся светлая груда куполов и остроконечий сильно освещена блеском понизившегося солнца. Одна за другой выходят крыши, статуи, воздушные террасы и галереи. Пестрит и разыгрывается масса тонкими верхушками колоколен с узорной капризностью фонарей, и вот он, вот он, выходит плоский купол Пантеона, а там за ним далее поля превращаются в пламя подобно небу.
О, Рим!
Солнце спускается ниже к земле. Живее и ближе становится город, темнее чернеют пинны, готов погаснуть небесный воздух.
О, Рим!
И вот вечер в тебе устанавливает свой темный образ. И над развалинами огнистыми фонтанами поднимаются светящиеся мухи, и неуклюжее крылатое насекомое, несущееся стоймя, как человек, ударяется без толку мне в очи.
О, ночь, о, ночь! Небесное пространство! Луна, красавица моя старинная, моя верная любовница, что глядишь на меня с такой думою? Зачем так любовно и умильно нежишь меня в час, когда Рим полон благоуханием роз и тех цветов, название которых я позабыл? Я зажигаю лампу, при свете которой писали древние консулы, но мне чудится, что это фонарь, и будочник, накрывшись рогожей, лишь только ночь упадет на дома и улицы, карабкается на лестницу, чтобы зажечь его…»
Доктор Лесли Милн, английский литературовед и прекрасный знаток творчества Булгакова, проделала интереснейшую работу: «разнесла по источникам» монолог Первого, установила источник каждой фразы и почти каждого слова.[93] Булгаков последовательно использовал здесь повесть Гоголя «Рим», причем строки и слова из разных мест повести совместил, свободно перекомпоновав; «Мертвые души», письмо Гоголя, воспоминания Анненкова… А далее включается «Невский проспект» — строки из разных мест «Невского проспекта» — и снова «Мертвые души»… И весь этот из гоголевских слов состоящий текст звучит необыкновенно и ново: в завораживающем ритме Михаила Булгакова, с гоголевской необычайностью выражений, с лаконизмом XX века.
Нельзя сказать, что Первый помогал действию, — комедия Булгакова ни в каких подпорках не нуждалась. Первый включался в действие, участвовал в нем. Он задумчиво комментировал биографию Чичикова в первой картине. Появлялся после третьей и произносил знаменитый монолог о дорогах. «…Русь! Чего же ты хочешь от меня? Какая непостижимая связь таится между нами?» В своем дорожном плаще входил в усадьбу Плюшкина. В бальном костюме был виден на балу у губернатора. И снова провожал в дорогу своего героя. А затем зажигалась лампа, и Первый произносил свои заключительные слова: «…и я глянул вокруг себя и, как прежде, увидел Рим в час захождения солнца».
Художник В. В. Дмитриев, в прошлом работавший с Мейерхольдом, сделал для пьесы эскизы необыкновенных декораций. На одном из эскизов виден гротескный пейзаж провинциального города с множеством куполов и огромной, фантастической фигурой Спасителя на заднем плане, на фоне дорог. На другом эскизе — развалины античных колонн… В декорациях Дмитриева тоже держался отблеск «Рима».
Осенью 1931 года подготовленные картины показали Станиславскому. Весь режиссерский план — всю уже проделанную режиссером работу — Станиславский перечеркнул и предложил ставить пьесу иначе. Работа увлекла его, и вскоре он полностью взял постановку в свои руки.
10 октября 1931 года О. Бокшанская писала Немировичу-Данченко: «Мне говорили многие …что «Мертвыми душами» К. С. занимается совершенно потрясающе, что, наконец, пьеса начинает поблескивать и, конечно, заблестит так, как она должна была бы блестеть в исполнении наших актеров».
