Бенжамин Хорн молча курил, нервно откидывая со лба волосы. Джерри подошел к умывальнику, заглянул в него, как будто там могла валяться обгоревшая записка или что-нибудь в этом роде. Потом он перевел взгляд на своего брата и увидел, что тот, как и прежде сидит на топчане. — Слушай, Бен, да ведь у тебя здесь двухъярусный топчан, почти такой же, как у нас был в детстве. Джерри ловко подбежал к топчану и взобрался на второй ярус. Он по-детски устроился набок и подпер щеку рукой. — Ты помнишь, Бен, нашу кровать?
Бен задумчиво повертел головой, не понимая, куда клонит Джерри. Он вновь глубоко затянулся и выпустил синий дым тонкой струйкой. — Я спал наверху, вот как сейчас, а ты спал внизу, — ностальгично проговорил Джерри.
Лицо Бенжамина Хорна изменилось. На нем появилась мечтательная улыбка. — А помнишь, как к нам по вечерам приходила Лиза Домбровски и танцевала с фонариком в руках?
Джерри и Бенжамин мечтательно задумались.
Им на мгновенье показалось, что в камеру проскользнула Лиза Домбровски, шестнадцатилетняя стройная девушка с не по годам развитой грудью. В ее руках был зажженный маленький фонарик. Она изгибалась, поднимала вверх руки, вихляла бедрами, вертелась и танцевала в темной комнате перед двумя подростками, которые лежали на двухъярусной кровати.
Лиза то и дело направляла луч фонаря на свое тело, а потом переводила его на восторженные лица то Джерри, то Бенжамина. Ребята жмурились от яркого света и облизывали пересохшие губы. — Так ты помнишь, Бен? — Конечно, конечно помню, Джерри, — прошептал, не открывая глаз, Бенжамин Хорн. — И я, и я помню. Мне кажется, как будто это происходило вчера, как будто это происходит…— Что? Что происходит? — Ну, это… танцует Лиза. Ее фонарик высвечивает твое лицо… Помнишь, Бенжамин? — Нет, он высвечивал твое…— Своего ты не мог видеть. — Да, Джерри, я все помню. Я помню, как луч фонарика скользил по стенам нашей маленькой комнаты. Помню, как она светила на свои ноги, на свое улыбающееся лицо. Я помню, как она приподнимала подол платья. — Неужели ты все это помнишь? Бенжамин. — Конечно, Джерри, а ты? — И я, и я помню. Я помню, какие у нее были округлые колени, и как вздымалась ее грудь. — Неужели ты помнишь и это? — Ну конечно, Бенжамин. Я даже помню запах ее дешевых духов. — Знаешь, о духах я забыл. А какие тогда у нее были духи? — Да черт их знает. Таких в нашем универмаге нет. А если бы были, то я купил бы флаконов двадцать и обливал всех девушек. — Ну, Джерри, ты даешь. — Да, Бенжамин, это самые лучшие воспоминания моей жизни. — Неужели? — Конечно, мне кажется, что я никогда не забуду.
И видишь, мне помогло все это вспомнить то, что тебя посадили в камеру. — Черт, действительно, и мне кажется, что сейчас Лиза Домбровски танцует вот здесь, возле умывальника…
Бенжамин Хорн мечтательно описал дугу рукой с зажженной сигарой. — Вот здесь. — Да, Бен, именно вот здесь, перед нами. И никто не видит, никто. — Конечно, нас тогда никто не видел. Мы были с тобой вдвоем. — Я помню, как блестели твои очки. Я помню, как ты смотрел на Лизу. — Да. А твои разве не блестели? — Что? — Очки. — И мои блестели. — Я вспомнил, — зашептал Джерри, свешивая свою голову с топчана, — как Лиза быстро водила рукой с фонариком, и его слепящий луч чертил в темной комнате линии. — Да, и они сливались в окружности, потом были зигзаги, а потом, Джерри, она нарисовала сердце, пронзенное стрелой…— Да нет, Бен, сердце, пронзенное стрелой, нарисовать фонариком невозможно, просто сердце — можно. — Ну, значит, стрелу я придумал. — Слушай, Бен, — вкрадчивым голосом спросил Джерри,-скажи честно, вот сейчас, в этой камере ты тогда трахнул Лизу? — Да ты что, Джерри? — Ну, признайся. Признайся, сейчас ты ведь можешь это сказать? — Сейчас могу. — Значит, трахнул, да? — Как тебе сказать…— А вот так и скажи, как было. Трахнул или нет? — настаивал Джерри. — Знаешь, брат, не я ее трахнул. — А кто? Кто? — Когда ты уехал на каникулы, то она пришла ко мне в комнату, в нашу маленькую комнату и трахнула меня. — Тебя? Она? Сволочь! Ну, сука. Я так и знал, что она сука. — Да успокойся, Джерри. Не нервничай. — А я то думал, а я ей верил. Я так и знал, Бен, что ты всегда, всегда перейдешь мне дорогу. — Какую дорогу, Джерри? Где я тебе, когда и что перешел? — Ну, с этой… с этой стервой… с Лизой Домбровски, а? — Да, ладно, успокойся. Ведь это было сто лет назад. — Сто? Нет, Бен, это было не сто лет назад. Мне кажется, это было вчера. — Ну что ты, успокойся. Сейчас надо думать о другом. — О другом? О другом думать не хочется. — Тебе надо сейчас думать о другом — как отсюда выбраться. — Но, Джерри, ведь ты мне поможешь? — Ладно, помогу, — сказал Джерри и спрыгнул со второго яруса, — но самое главное, Бен, что это не ты трахнул Лизу. — Как не я? — Ну, ты же сам сказал, что это не ты. — А кто же тогда? — Да ты же признался, только что признался, что это она, она пришла, и трахнула тебя. Так что ты ни в чем не виноват. И можешь не приписывать себе этот подвиг. — А я и не приписываю, Джерри. Чего ты завелся с полуоборота? — Знаешь, как-то противно. Как будто что-то самое чистое и светлое ты взял и вымазал в грязь. — Ладно, Джерри, не заводись. Давай лучше думать о другом. — Хорошо, — Джерри вновь принялся раскуривать свою трубку, — так ты убил Лору Палмер? — Джерри, идиот, заткнись! У меня есть свидетель, что в ту ночь я был в мотеле. — Да? — И этот свидетель Кэтрин. — Засунь ты себе в задницу то, что от нее осталось, если найдешь. — Что с нами стало, Бенжамин, — Джерри Хорн нервно расхаживал по камере, — в кого мы с тобой только превратились? — Да, брат, — согласился Бенжамин.
