– Димка на сборы уехал в Подольск, я ему не стал говорить про аварию, чего парня беспокоить.
– Правильно, — согласился Дюрыгин.
Попрощались за руку.
Хороший он парень, этот Володька-спортсмен.
И чего Людмила с ним разошлась?
Посчитала, что простоват для нее.
А вот он — Дюрыгин — не простоват.
И это льстит Дюрыгину.
Это приятно.
Он даже чувствует, что Володька в его присутствии как-то тушуется, даже горбиться начинает, в интонациях голоса появляются заискивающие буратиновые нотки.
Людмила лежала в отдельной палате.
– Как королевна ты здесь лежишь.
– Как Наташа Королева? — усмехнулась Людка, подставляя щеку для поцелуя.
– Ну, если с юмором все в порядке, значит, на поправку идем, — заключил Дюрыгин.
– Сегодня томограмму черепа сделают, доктор поглядит и решать будет, домой или тут оставаться.
– А сама?
– Сама, конечно, домой хочу.
– Ты со здоровьем не шути, голова это не задница. Здесь любой синяк может потом к старости жуткими последствиями обернуться, — назидательно произнес Дюрыгин.
– Ладно пугать-то, — отмахнулась Люда, — сам-то как? Нашел ведущую?
– Ведущую?
Дюрыгин задумался.
– Понимаешь, Ирму Вальберс мне не переманить. Зарайский под ее имя столько спонсорских рекламных денег достал, каких ни одна «Кока Кола» никогда не даст… Хотя и есть у меня крамольные мыслишки…
– Какие мыслишки? — спросила Людмила.
Она лежала ровно на спине и ножичком чистила апельсин.
– На вот тебе, — она протянула Дюрыгину парочку неразлепленных долек.
– Мыслишки? — переспросил Дюрыгин, отправляя цитрусовые себе в рот. — Да про то, что, может быть, вообще революционно отказаться от принятых схем.
– Это как?
– А взять ведущую прямо с улицы.
– Ну ты даешь!
– А что?
– Не возьмет тебя главный с твоим шоу, проиграешь Зарайскому, у него Вальберс и спонсоры, а у тебя только зыбкие идеи…
– Ты спортсменка? — спросил вдруг Дюрыгин.
Людмила огорошенно кивнула.
– Вот и занимайся своим спортом.
– Ну вот, — надула та губы, — никогда ты критику не переносил, даже возле умирающей подруги не можешь быть терпимым.
– Ладно, — примирительно сказал Дюрыгин, губами наклоняясь к Людмилиной щеке. — Мы еще поглядим, какая ты умирающая подруга.
И неожиданно шальным движение шмыгнул правой рукой под Людмилин халатик, провел ладонью по всегда вожделенному гладенькому животику любовницы и пошел вверх, остановился на не стесненной лифчиком груди.
– Нахал! — с деланным возмущением воскликнула Людмила.
– Я не махал, а дирижировал, — улыбнулся Дюрыгин, нехотя убирая руку. — Поправляйся, я тебя сам из больницы заберу, — сказал он, уже поднимаясь с больничного табурета, — а как до дому тебя довезу, с тобой зверски расправлюсь, потому как секс — это лучшее лекарство.
– Ну тебя, пошляк, — кокетливо махнула рукой Людмила, — иди уже, тебя твое телевидение уже заждалось.
* * *
А и вправду заждалось!
Теперь надо было проехаться по гипотетическим спонсорам.
Кто у нас из молодежной одежды? «Бенеттон»? «ТоТоТо»? «Джуманджа?»
Фотосессию Дюрыгин сделал бесплатную.
Прямо в студии в Останкино с их штатным фотографом из дирекции производства кинопрограмм.
Со сделанным наспех, но вполне профессионально слепленным портфолио этой Агаши можно теперь проехаться и по агентствам.
Все-таки его, Дюрыгина, имя открывает кой-какие двери в Москве.
Почти что ногой и почти без стука открывает.
А на сессии Агаша держалась неплохо.
Для первого раза совсем неплохо
Фотограф Леня Славин ее даже похвалил.
Правда, попросил-таки Дюрыгина выйти из студии, чтобы девочку не смущать, чтобы дать ей раскрепоститься.
А когда на огромном мониторе компьютера показал Дюрыгину результат — Дюрыгин просто ахнул.
Ничего себе дает Ленька! Агаша, словно профессиональная модель, лукаво прикусывая губку, демонстрировала то полуобнаженную грудку, то выставленные из-под сарафана ножки, то изящную шейку, отводила рукою массу пышных каштановых волос.
– Как ты их всех в один миг раскрепощаешь? — восхищенно удивился Дюрыгин.
– Работа такая, — хмыкнул фотограф.
– Они, наверное, либо видят в тебе супермена, или, наоборот, совершенно не чувствуют в тебе мужчину, — сказал Дюрыгин, любуясь Агашиными фотографиями.
