Их встретила бледная, неулыбчивая женщина в длинном платье, с затянутыми в узел черными волосами. Красивая, но с каким-то странным выражением лица, с тоской, будто навсегда застывшей в огромных черных глазах. Больше всего Буку поразило то, что проводник не перекинулся с ней даже словом – просто провел клиента через маленькую, изолированную прихожую, где заставил скинуть с себя все, в чем он пришел из-за Периметра, и отправил в расположенную рядом душевую. Без сомнения: дом был спланирован аккурат под сталкерские нужды. Бука не очень любил водные процедуры, как его ни приучал его к этому делу Док. Но теперь вдруг подумал, что сейчас окончательно смывает с себя все, что связывало его с покинутым навсегда местом. Он попытался проникнуться этим ощущением – и ничего не почувствовал. Лишь пустота и усталость – это все, что осталось после долгого и опасного перехода.
На выходе из душевой он замер, мокрый, смущенный, будто застигнутый врасплох коварным врагом: перед ним стояла та самая женщина, протягивая ему стопку чистого белья и чужой одежды. Выражение ее лица оставалось все тем же, и это несколько успокоило гостя. Он запоздало прикрылся полотенцем и принял из ее рук одежду, сбивчиво пробормотал «спасибо». Женщина тихо исчезла, а он принялся натягивать на себя шмотки. Те пришлись по размеру, но все-таки, казались непривычно тесными, в отличие от неизменных широких штанов из крепкой негорючей ткани и просторной непромокаемой куртки. В этих потрепанных джинсах и рубашке в клеточку он чувствовал себя каким-то незащищенным, словно голым посреди сталкерского кабака, и это было совсем уж новое и не слишком приятное ощущение.
Тем временем за окном светлело, и женщина поплотнее задернула шторы. Проводник, тоже успевший переодеться в какой-то нелепый костюм, отчего потерял большую часть своей «крутости», сказал раздельно:
– Жди меня здесь. Никуда не выходи и во всем слушай Наталью.
Бука молча кивнул в ответ. Он и без того ощущал робость перед этим новым миром с незнакомыми порядками и красивыми женщинами. Проводник обменялся с ней каким-то напряженным, пронзительным взглядом и вышел. За окном заскрипели ворота. Откашлявшись, завелся «УАЗик», прогрелся – и укатил куда.
– Вы, наверное, устали? – неожиданно раздался глубокий бархатистый голос. – И наверняка голодны.
Бука не сразу понял, что с ним разговаривает эта женщина. Но нашел в себе силы и ответил:
– Ну… Есть немного.
– Тогда пойдемте, позавтракаем.
Бука послушно поплелся за Натальей в небольшую чистенькую кухню. Через несколько минут, забыв о первом смущении, он вовсю уплетал яичницу с кусками свежего, ароматного хлеба. Такого он не ел никогда в жизни: откуда в Зоне – свежий хлеб? Еще он с невероятным наслаждением потягивал сладкий, как патока, чай. Сладкое в любом виде – его единственная и главная слабость в пище. Док договорил, что это как-то связано с особенностями его метаболизма: обостренные чувства потребляют огромное количество углеводов. Может, оно и так, но без сладкого вполне можно было впасть в депрессию, а что еще хуже – потерять «чувство Зоны» и нарваться на элементарную аномалию.
Наталья сидела напротив, внимательно наблюдая за жующим гостем.
– Скажите, – неожиданно произнесла она. – А это правда – что вы никогда не покидали Периметр?
Бука замер с набитым ртом, медленно дожевал, проглотил. Пробормотал:
– Да, так оно и есть. А что?
– Ничего… – произнесла женщина, не отрывая взгляда от Буки, словно он был каким-то диковинным зверем. – Необычно это. И вы… Вы вправду ушли навсегда?
– Правда.
– И не собираетесь возвращаться?
– Нет. А зачем?
Впервые на лице Натальи появилось новое выражение: похоже, это было удивление.
– Ну, как же… – проговорила она. – Ведь все возвращаются. Хабар, легкие деньги, адреналин. Сталкера ведь всегда тянет обратно – в Зону, как убийцу на место преступления. Что ты ним ни делай – а хлебом не корми, лишь Зону подавай…
В голосе Натальи теперь чувствовалась досада и горечь. Бука плохо разбирался в интонациях и чувствах, тем более – женских. Он просто пожал плечами и сказал:
