– Что вам сегодня утром подать, сэр?
Слова звучали отрывисто. Вот вам и южное гостеприимство!
– Пока – кофе.
Спектор медленно улыбнулся. Он собирался и поесть, но решил, что заставит эту сучку отработать свои деньги. Официантка бросила на него ненавидящий взгляд и стремительно умчалась.
Спектор откинулся на спинку кресла и заставил все окружающее отступить. Ему необходимо придумать, как добраться до Хартманна. Этим утром боль терзала его, мешая думать. Может, он сможет что-то узнать у Тони. Выяснить, когда и где сенатор окажется наиболее доступен. Там должно оказаться достаточно много народа, чтобы никто не понял, что случилось. По крайней мере, не сразу.
Официантка вернулась и резко поставила перед ним кофе, выплеснув часть на блюдце.
– Извините, – сказала она совершенно неискренне. – Что-то еще желаете?
Спектор секунду помолчал, а потом ответил:
– Подумаю еще несколько минут.
Официантка возвела глаза к небу и удалилась.
Спектор взял чашку и сделал большой глоток. Кофе обжег ему рот и горло. Не страшно, все заживет еще до того, как он решит, что именно заказать. У него на языке больше не бывает волдырей.
Спектор посмотрел на очередь людей, ожидающих столик. Подтянутый бородатый пожилой мужчина прошел мимо толпы и медленно обвел взглядом зал. Мужчина заметил Спектора и решительно направился к его столику. Спектор напряг колени, готовясь при необходимости бежать. Мужчина показался ему чем-то знакомым. Он остановился у столика и улыбнулся.
– Извините, сегодня тут довольно много народа. Можно мне сесть с вами? Меня зовут Джош Дэвидсон.
Спектор уже собрался послать его подальше, когда вспомнил, что Дэвидсон – один из его любимых актеров. И когда Дэвидсон снова улыбнулся, он расслабился.
– Конечно. Садитесь, мистер Дэвидсон.
Спектор вручил актеру свое меню и стал искать взглядом официантку. Будь он проклят, если допустит, чтобы Джош Дэвидсон вынужден будет ждать, чтобы его обслужили – если от него это как-то зависит.
Спектор высмотрел официантку и уже собрался ее позвать, когда из толпы вышел массивный мужчина. Хирам Уорчестер пригладил лацканы пиджака и стал обводить столики взглядом.
– Можно позаимствовать вашу газету?
Спектор потянулся за первым разделом, который Дэвидсон отложил в сторону.
– Пожалуйста.
Спектор схватил газету и поспешно ее развернул, а потом осторожно посмотрел поверх нее. Фэтмен продолжал осматриваться. «Если он ищет Дэвидсона, я пропал», – подумал Спектор. Как бы ни приятно было прикончить этого жирного ублюдка, он не может провалить дело. Какой-то официант подошел к Уорчестеру и почтительно кивнул.
– Мне придется уйти, мистер Дэвидсон, – сказал Спектор. – Неважно себя чувствую. Вы не возражаете, если я заберу эту часть?
– Нисколько. Рад хоть что-то для вас сделать.
Спектор встал и медленно направился к выходу, держа газету перед собой. Это выглядело глупо, но все равно было лучше, чем если бы Уорчестер его узнал.
Пока он шел, мимо него скользнула его официантка.
– Вот и катись! – проговорила она так, что он услышал.
Спектор был слишком озабочен, чтобы обратить на это внимание.
11.00
Тахион привалился к боковине церковной скамьи и слизнул пот с верхней губы. Он опасался, что в душной жаре упадет в обморок: четыре громадных вентилятора у задней стены храма Богородицы Всескорбящей почти не перемешивали тяжелый влажный воздух. Он подумывал о том, не снять ли свой бархатный пиджак, но тогда стали бы видны потемневшие от пота подмышки на рубашке, а такой возмутительный вид был бы неподобающим для прощания с Кристалис. Предполагалось, что он произнесет прощальное слово. Яркими и щемящими душу словами охарактеризует то, что Кристалис означала для Джокертауна. А он понятия не имел, что будет говорить. Он не был по-настоящему знаком с Кристалис – и в глубине души даже не испытывал к ней симпатии. Однако в прощальном слове такого говорить не положено.
Глядя на ее усыпанный цветами гроб, Тах размышлял, не задержался ли где-то поблизости призрак Кристалис, слушающий, как Общество живых четок бормочет молитвы и просит упокоить ее душу.
Началось шествие, которое возглавил юный алтарник-джокер с бронзовой хоругвью, на которой был распят джокер Иисус. За ним последовали еще двое, размахивавшие кадильницами, из которых облака фимиама поднимались и в без того благоухающий воздух. Тах закашлялся и прикрыл рот платком.
