Тахион сражался с головокружением и тошнотой. Проведя ладонью по покрытому холодным потом лицу, он ощутил шершавую щетину.
– Пожалуйста! – прошептал он и прижал к груди изувеченную руку.
– По-моему, было бы разумно его пропустить, – негромко проговорил Дэвид. – Какой от него может быть вред? Это же всего один слабый человек.
– Ага… – неуверенно отозвался охранник.
– Он выписался из больницы, чтобы оказаться здесь именно сейчас. Я знаю, что вы захотите ему помочь.
– А, ладно. Какого черта! Проходи.
Левой рукой Тахион крепко стиснул Герштейну плечо.
– Дэвид, не исчезай снова.
– Я буду тебя ждать.
20.00
Спектор обильно потел. Попасть на сцену оказалось просто. А вот заставить себя на ней остаться – нет. Зал оказался огромным – гораздо больше, чем он представил себе по телепередачам. Тысячи людей – миллионы, если считать телезрителей, – смотрят в его сторону. Он устремил взгляд на освещенные комментаторские будки и напряг зрение, пытаясь разглядеть Конни Чанг, или Дэна Разера, или того типа из Си-эн-эн. Это отвлекло его в достаточной мере, чтобы не убежать со сцены.
Джесси Джексон произносил речь: его сильный голос то поднимался, то опускался в типичной манере проповедника-южанина. Выдвижение Джексона на пост вице-президента явно было той платой, которую Хартманн предложил, чтобы его соперник вышел из гонки.
Спектор не видел способа добраться до Хартманна, пока тот находится на сцене. Лучше подождать того момента, когда он будет сопровождать сенатора обратно в его отель, – и заняться им там. А потом можно броситься вызывать «Скорую» и исчезнуть. Все будут слишком поглощены случившимся, чтобы его хватиться. А потом – Джерси и немного спокойствия и тишины. Ему надо просто выждать.
– Это ведь была моя идея. Говорили, что все придумали в штаб-квартире, но на самом деле это сделал я. – Джек наигранно вздохнул. – Я был неправ, но в тот момент это казалось хорошей идеей.
Репортеры заполняли время интервью со знаменитостями. Ниже находилась кабинка Си-би-эс, зал гудел, ожидая кандидата. Похоже, половина присутствующих была в масках.
Джек печально улыбнулся, глядя в прищуренные глаза Уолтера Кронкайта.
– Мне казалось, все сходится. Все насильственные действия диких карт (а вы ведь помните, что на меня самого нападали дважды), казалось, были направлены на то, чтобы помешать выдвижению сенатора Хартманна, и играли на руку преподобному Барнету. И когда я лично встретился с Барнетом, то увидел, насколько он харизматичен. Помня о людях вроде Нур аль-Алла – он ведь был еще одним харизматичным религиозным деятелем, оказавшимся дикой картой, – я просто пришел к неверному выводу.
– Так вы убедились в том, что в лагере Барнета нет диких карт?
Отрепетированная улыбка Джека выражала цинизм.
– Если они и есть, то хорошо спрятаны. – Он лицемерно рассмеялся. – Иначе и быть не может, Уолтер.
За спиной у Кронкайта пара десятков видеомониторов отражали работу камер, показывающих зал. Люди размахивали плакатами, танцевали, смеялись под своими масками. Потные люди в наушниках трудились за пультами.
Казалось, Кронкайт настроен на непринужденную беседу: сейчас он был совершенно не похож на жесткого репортера. Тем не менее следующий вопрос оказался болезненным.
– Вы не считаете, что должны извиниться перед сторонниками Барнета?
Джек еще раз открыто улыбнулся.
– А я это уже сделал, Уолтер. Вчера днем я лично принес извинения Флер ван Ренссэйлер.
Он улыбнулся еще шире и посмотрел прямо в камеру. «Скушай это, Флер!» – подумал он.
– И как вы относитесь к тому, что Грег Хартманн наконец выдвинут от партии?
Джек смотрел в камеру и чувствовал, как его улыбка леденеет.
– Думаю, – осторожно проговорил он, – что я облажался столько раз, что не могу ничему радоваться, Уолтер.
Кронкайт вставил в ухо наушник, секунду послушал, а потом посмотрел на Джека и сказал:
– Мне сообщили, что кандидат сейчас начнет выступление. Спасибо вам, Джек. А сейчас мы дадим слово Дэну Разеру и Бобу Шейферу.
Красная лампочка на камере погасла. Толпа орала и свистела, вскочив с мест.
Джеку было очень жаль, что он не может радостно кричать вместе с остальными.
