«Ох, Идеал! Джеймс Спектор, человек, буквально способный убивать взглядом. Мне следовало захватить его разум… взять в плен. Но я испугался».
Он представил себе, как на такое признание отреагировал бы его отец. Он не был бы снисходителен. Принцы Дома Ильказам не признавались в том, что боятся.
«Джеймс убьет Хартманна, будет вскрытие – и наступит конец света». Жаль Тролля, отца Кальмара, Арахну, Клецку, Щелкунчика, Видео и Элмо… Нет, Элмо ненависть к диким картам не коснется. Он сядет в тюрьму за убийство, которого не совершал, а Тах прекрасно знал, что делают с джокерами в тюрьмах. Их всех жаль.
И его самого тоже. Блез исчез. Его ожидает тюрьма: расследование, начатое Хартманном, продолжился и без него. Сейчас за шпионаж по-прежнему приговаривают к смерти? И зачем ему понадобилось американское гражданство! Хотя в тюрьму он не попадет: Спектор успеет его убить.
Конечно, можно позвонить в Секретную службу. Предупредить насчет Спектора. Вот только тогда Хартманн станет президентом. Это действительно настолько плохо? За ним можно следить. Возможно, даже управлять им.
«Идиот! Он просто меня убьет. Он уже попытался. И теперь не успокоится, пока своего не добьется».
Однако тогда дикие карты будут в безопасности.
Впрочем, нет: слишком много людей в курсе. Джей, Джек, Хирам, Проныра, Сара, Джордж, Спектор… Хартманн захочет убить их всех – и, спасая свою жизнь, они заговорят.
И если сейчас мысль о негативной реакции общества настолько ужасает, то даже представить себе невозможно, что будет, если этот человек успеет стать президентом.
«Я не знаю, что делать! Идеал, что мне делать? Ничего».
Он слишком устал. Слишком измучен. Слишком болен.
Он закрыл глаза и мрачно стал искать забвения сна. Обезболивающее туманом лежало на его разуме, но боль проедала его действие, словно концентрированная кислота.
– Все не настолько плохо. Боль не так уж сильна. Все будет хорошо.
И, как это ни странно, Тах согласился с этим мягким голосом. Он разлепил тяжелые веки и уставился в склонившееся над ним лицо Джоша Дэвидсона.
– Привет! Как себя чувствуете?
– Уже лучше. Мне показалось, что меня все бросили.
– Иногда люди получают напоминание об обязанностях и долге дружбы.
Острый запах мочи заставил Дэвидсона сморщить нос.
– Я описал кровать, – признался Тахион, до боли смущенный.
– Тогда надо перестелить постель. Давайте я вам помогу.
Дэвидсон опустил поручень, обхватил Тахиона за талию, взял стойку с капельницей и помог пересесть на стул.
– Подождите, я сейчас вернусь.
Он вернулся через несколько секунд в сопровождении медсестры, которая умело сменила постельное белье. Казалось, Дэвидсону хочется, чтобы она поскорее ушла. Как только за ней закрылась дверь, актер уселся за столик и, запустив руку в карман пиджака, извлек оттуда дорожные шахматы.
– Я подумал, что мы могли бы сыграть партию.
Он зажал в каждой руке по пешке – черную и белую, – спрятал руки за спину, а потом протянул Тахиону два кулака.
Тах потянулся было правой рукой. Оба мужчины застыли, глядя на обмотанную бинтами культю.
– Левая, – сказал Тахион.
Дэвидсон распрямил пальцы, демонстрируя черную пешку.
– Так, подождите. Я их вам расставлю.
Звучный голос актера дрогнул.
Дэвидсон сделал ход Е-2 – Е-4. Несколько ходов они сделали молча, а потом Тахион поднял голову.
– Гамбит Эванса. Очень старомодное начало, – сказал он, чуть сдвигаясь: виниловая обивка стула прилипла к его голым ягодицам. – Один мой друг всегда использовал этот гамбит.
– Да?
– Вы с ним не знакомы.
– А что с ним стало?
– Не знаю. Уже умер. Как все остальные.
– Может, и нет, – отозвался Дэвидсон. Тах приложил левый указательный палец к коню. – Не стоило бы. Слон лучше, – пробормотал актер.
Тах переменил фигуры, и…
– Дэвид! Дэвид! Дэвид – Дэвид – Дэвид – Дэвид!
Вырвав из руки капельницу, он бросился к сидевшему напротив него мужчине. И слабое тело его предало. Он не смог удержаться на ногах. Дэвид Герштейн подхватил его под мышки – и они оба скорчились на полу.
Твидовый пиджак царапал кожу. Цеплялся за щетину, которой обросли его щеки. Он плакал, словно трехлетка, и никак не мог перестать.
