Джек решил, что секретный туз первым взялся за Хартманна, потому что за Хартманна голосовало больше всего депутатов. Только этим можно было бы объяснить все странные события, начиная с того, как телевещание прервало рекламой речь Картера, выдвигавшего кандидатуру Грега, кончая буйством перед обсуждением платформы и выкидышем Эллен.
И мысль об этом запоздало привела Джека в ярость. Тайный туз сделал своей мишенью не только кандидата, но и тех, кто был к этому кандидату близок.
Сара Моргенштерн, которой стала известна личность этого туза, исчезла. Джек и сотрудники Секретной службы всю ночь пытались ее разыскать.
Девона в штаб-квартире не было, Эми тоже. Джек взялся за телефон, заказал по своей кредитке доставку в палату к Эллен тысячи и одной розы, а потом зашел в соседний номер, в пресс-центр. Там он разыскал свободный видеоплеер, подобрал несколько видеозаписей других кандидатов и рассказы о ходе их кампаний и ушел с ними к себе в номер.
Возможно, кандидатура Хартманна стала непроходной. Джек этого не знал и никак не мог повлиять на события.
Точно он знал одно: он свяжется с Родригесом, передаст ему руководство делегацией и прикажет неизменно голосовать за Хартманна. У Джека появились другие дела. Он открывает охоту на тайного туза.
Хотя любой отель – это крепость, хорошо защищенная от внешнего мира, внешний мир все равно незаметно проникает туда. Пытается проползти с толпами делегатов и жаб из прессы.
Маки определил, что настало утро: по свету, который все-таки пробился внутрь здания, по привкусу кондиционированного воздуха, выдаваемого системой вентиляции. А может, дело было в инстинктивном страхе перед утром, свойственном ему как гамбургской портовой крысе, которая чуяла его наступление.
Он засунул руки глубоко в карманы. Голова его была набита воспоминаниями. Порой в детстве, когда он снова влипал в какую-нибудь историю, алкогольный туман немного рассеивался, позволяя его матери устремить на него суровый мутный взгляд и, вместо того чтобы орать и бить его чем попало, просто сказать: «Детлев, ты так меня разочаровал!» Такое он ненавидел больше всего. Ор он мог игнорировать, удары – выдержать, втянув голову в плечи и повернувшись спиной. А вот разочарование пронзало его насквозь: защиты от него не существовало.
Во все периоды своей жизни он кого-то разочаровывал. Не считая тех моментов, когда его руки становились сталью, становились ножами. Тогда лилась кровь: никаких разочарований, о нет! Только внутренний смех: да.
В последние два дня все пошло не так. Два шанса – и две неудачи. Единственным результатом стал случайный ниггер в костюме, который стоил дороже, чем весь Маки. Он подумал было, что тот громадный светящийся золотой хер станет трупом, сверзившись с балкона этой ночью, но утром в новостях сообщили, что он развалил рояль и остался цел.
Хотя бы рояль радовал: сукин сын ни разу не сыграл его песню.
Впереди два темных массивных типа в костюмах надвинулись на мужика с пакетом химчистки на плече. Они притиснули его к стене, вырвав из потока людей. Они нависали над ним, как это делают копы, когда берут тебя за ж…у. До Маки донесся обрывок разговора:
– Нет, правда, секунду назад пропуск был на мне. В этой давке кто-то, наверное, на меня налетел и сбил его.
Это вызвало у Маки улыбку. Ему никакие пропуска не нужны. Ему не надо извиваться в чьих-то руках и нести явную чушь, развлекая этих свиней, которые будут обмениваться ухмылками. Он по-прежнему Маки, легендарный Маки-Нож собственной персоной. А не таракан вроде этого идиота-натурала.
Он перешел в нематериальное состояние и осторожно скользнул через толпу и стену, на свидание с любовью и разочарованием.
Джон Вертен организовал пресс-конференцию в спортзале – аудитории при больнице. Грега, идущего на небольшую сцену через заднюю дверь, сопровождала Эми, и он внезапно ощутил ее недовольство.
– Джон, ты идиот! – прошептала она, а потом виновато посмотрела на Грега. Вчера в этом зале проводилась школа для беременных. В одном углу остались плакаты с изображением различных этапов родов, открытия шейки матки и положений плода. Они казались почти насмешкой.
