Вечером Дориэй и Танаквиль снова отправились в храм, собираясь провести ночь в ожидании богини, и вернулись только утром. Они прошествовали мимо нас, крепко обнявшись, не спуская друг с друга глаз и не отвечая на наши расспросы. Оба тут же легли спать и проспали до вечера. А когда стемнело, в храм по их примеру пошли Микон и Аура. Дориэй же проснулся и приказал приготовить ужин; он называл Танаквиль голубкой Афродиты и признался мне, что хочет на ней жениться.
— Во-первых, — загибал он пальцы, — Танаквиль — прекраснейшая из женщин. Я и раньше так думал, но в храме Афродита коснулась ее — об этом сказало мне засиявшее, словно солнце, лицо Танаквиль, ее всепоглощающее, подобно пламени, тело, и я понял: для меня она отныне единственная женщина в мире. Во-вторых, она сказочно богата. В-третьих, благодаря своему знатному роду и прежним бракам она имеет множество полезных связей в здешних местах; покуда она их по-женски недооценивала, но мне удалось пробудить в ней честолюбие.
Я открыл рот, чтобы возразить ему, но он опередил меня:
— Я знаю, что ты хочешь сказать… Подожди, скоро она вставит себе зубы. Впрочем, если ты не веришь мне, то не можешь же ты не верить знамению! Две маленькие птички, которые свили гнездо в моей хламиде в Сегесте, — это, конечно же, Танаквиль и я. Мы тоже совьем гнездо в Сегесте, и не какое-то там маленькое птичье гнездышко, а гнездо орлов.
— О боги! — воскликнул я. — Ты и впрямь хочешь взять в жены эту финикийскую старуху, которая годится тебе в бабки? Да ты помешался!
Но Дориэй не рассердился, только сочувственно покачал головой и спокойно сказал:
— Сам ты помешался. Должно быть, какая-то злая сила помутила твой взор, раз ты не видишь, как прекрасны черты Танаквиль, какие у нее лучезарные глаза и какое пышное тело.
С горящим страстью взглядом он встал, расправил плечи и объявил:
— Ну, да спорить с тобой — значит только даром терять время. Моя голубка, , моя Афродита, верно, уже заждалась меня, примерив новые зубы.
Видя его пыл, я было даже испугался за Танаквиль, но от этих мыслей меня отвлек хозяин дома, который рассказал, что за все время под его кровом лишь один постоялец умер от любви: чрезвычайно толстый греческий купец, которого подговорили съездить в Эрике его соперники из Занклы. Потом они сообща купили серебряный венок и послали его в дар Афродите.
Остаток вечера я провел в одиночестве, задумчиво потягивая вино у очага, а ближе к ночи, когда все в доме стихло, Танаквиль покинула свое ложе и, держа палец на губах, подошла ко мне. Сияя, она погладила меня по щекам и спросила:
— Дориэй рассказал тебе о своем решении? Конечно, при всей своей щепетильности ты и сам мог заметить, как еще в Гимере он воспользовался тем, что я вдова. А теперь, благодаря вмешательству богини, он обещал сочетаться со мной браком по законам дорийским и финикийским.
Я возразил, что Дориэй — неискушенный в делах любви спартанский воин. Она же, трижды вдова, несомненно, гораздо опытнее и должна понять, что недостойно ее завлекать мужчину, которого так легко соблазнить.
Но Танаквиль возмущенно ответила:
— Это Дориэй с самого начала всячески соблазнял меня! Когда вы явились в мой дом, у меня и в мыслях не было завлекать его: ведь по сравнению с ним я старуха… Даже сегодня ночью я трижды отвергла его, но все три раза он злоупотребил тем, что я слабая женщина.
Она говорила так искренне, что я вынужден был ей поверить.
— Но как же наша клятва Дионисию? — вскричал я. — Мы же обещали плыть с ним в Массалию!
При этих словах в душе у меня родилась робкая надежда, что, быть может, с помощью Афродиты мне удастся похитить Кидиппу и взять ее на корабль. Танаквиль, однако, завертела головой и сказала:
— Дориэй останется дома и никогда больше не выйдет в море. Ведь его обучали воевать на суше! Чего ради ему отправляться в неведомую варварскую страну, когда у него и здесь хватит забот, чтобы отстоять свое наследство? Мужчина должен заниматься политикой, иначе он никогда не будет доволен жизнью.
— Ты и впрямь собираешься потакать безумным мечтам Дориэя? — поразился я. — Разве не устрашили тебя могильные плиты и надгробные памятники, которые мы видели? Ты похоронила трех мужей. Уж не хочешь ли ты с помощью жителей Сегесты похоронить и четвертого?
