Арсиноя презрительно вздернула подбородок, а Терций Валерий, который тоже устыдился за меня, положил успокоительным жестом свою руку на руку Арсинои и сказал:
— Дорогой Турн, я только рад, что ты нимало не стесняешься своего простого происхождения и признаешься в том, какими низкими ремеслами собираешься заниматься. Я думаю, что Субура — это самое подходящее место для тебя, и до меня давно уже доходили слухи, что ты там отлично проводишь время среди себе подобных, но я не хотел упоминать об этом, ибо ты был моим гостем.
Арсиноя же покраснела и крикнула:
— Наконец-то ты сбросил маску, Турмс! Как же тебе, наверное, привольно в обществе продажных женщин! Ты думаешь, мне будет недоставать тебя? Да по мне, хоть бы ты никогда не возвращался в Рим! Ты и сам прекрасно знаешь, что только благодаря моим усилиям ты все это время не опускался на самое дно, куда всегда так стремился, но я не хочу больше самоотверженно поддерживать твою голову над водой. Предпочитаешь тонуть — тони, а я отныне думаю о собственном будущем и о будущем моего еще не родившегося сына!
Эта тирада так взволновала Терция Валерия, что он, побледнев, стал постукивать ногой по полу в такт словам Арсинои. Она же сжала кулаки и воскликнула:
— Так отправляйся же побыстрее к своим девкам! Здесь, в моем доме, я не потерплю присутствия столь недостойного человека, как ты, Турмс! И если я когда-нибудь увижу, что, танцуя в цирке, ты споткнешься или упадешь, то, клянусь богиней, я опущу большой палец вниз и попрошу других, чтобы они поступили так же, ибо слишком уж много сброда развелось в нашем Риме!
— Ну, зачем же так? — вмешался обеспокоено Терций Валерий, однако у меня сразу потеплело на душе, потому что я понял, что Арсиноя по-прежнему ревнует меня, хотя и ушла к другому. И тут она снова расплакалась, закрыла глаза рукой и выбежала из зала.
Потом Терций Валерий и я деловито договорились встретиться завтра на форуме [52] у городского казначея. Я переведу все свое имущество на имя Арсинои, а затем Терций Валерий отпишет мне усадьбу с пятнадцатью югерами земли за совершенно символическую цену. Еще мне придется оформить документы на землю и оплатить работу одного из городских геометров за обмер моих новых владений.
Я снял себе жилье в Субуре, как раз напротив того места, где Тулия когда-то переехала повозкой останки своего отца. Меня это вполне устраивало, так как, налюбовавшись красотами этрусских городов, я перестал считать Рим привлекательным для себя.
Став собственником земельного надела, я отправился за город, чтобы осмотреть мои пятнадцать югеров. Седые и беззубые рабы очень боялись меня. Дрожа от страха, они показали своему новому хозяину свинью в хлеву, несколько коз и телку. Но самое ценное сокровище старик хранил у себя в шалаше. Это была воловья шкура, которую он собственноручно выдубил и спрятал от вольсков, так как у него хватило ума зарезать вола прежде, чем в усадьбе появились враги.
Конечно, я имел право, придравшись к беспорядку и грязи, велеть убить этих ставших бесполезными стариков, которые только бы объедали меня, хотя они и уверяли, что ели очень мало. Настоящий римлянин так бы и поступил, причем вовсе не из кровожадности, а единственно по соображениям практического характера — убивают же вола, который не может уже ходить в упряжке. Но это было бы слишком бесчеловечно, поэтому я продал свое ожерелье и нанял для них в помощники пастушка. Его родителей убили вольски, и он был мне очень благодарен, так как я спас его от продажи в рабство. Позднее я приказал построить беседку и украсить ее крышу расписными глиняными фигурками на этрусский лад. Но, честно говоря, я был плохим хозяином своей усадьбы и тратил на ее содержание куда больше дохода, который она приносила.
В Субуре и на форуме я легко получил все нужные сведения и понял, в чем состояло несравненное мужество Арсинои во время осады Рима вольсками. Римский плебс решительно отказывался выступать с оружием в руках на стороне патрициев. На форуме происходили беспорядки, и сенат даже не отважился назначить диктатора, как это бывало в прошлом в трудные для города времена. И вот тут-то Арсиноя и усмотрела для себя возможность завоевать расположение благородных римских патрицианок, создав благотворительное общество, где римлянки всех сословий собирались и ткали теплую одежду для тех граждан, которые ради любви к родине соглашались этой осенней порой дрожать от холода на стенах города.
