Не меньше рудников изумил меня храм молнии, стоявший на самом высоком холме неподалеку от залежей руды. Вокруг храма располагались позеленевшие от времени бронзовые статуи, которые олицетворяли собой двенадцать этрусских городов, входящих в Союз. Это были очень старые изваяния, так что у некоторых молния разбила головы или расплавила пальцы на ногах. Но их никогда не пытались восстановить, ибо каждая статуя напоминала о самых трагических событиях в жизни городов — о неурожаях, войнах, эпидемиях.
Именно там, вблизи храма, бури свирепствовали чаще, а молнии сверкали ярче, чем где-либо. Самые мудрые толкователи молний являлись сюда разгадывать знамения, посланные богами городам и народу. Для этой цели на скале укрепили большую плиту из бронзы и выбили на ней обозначения двенадцати сторон света, двенадцати небесных сфер и двенадцать пророчеств злых и добрых богов. Эти пророчества умели читать и объяснять только жрецы.
Много людей погибло здесь от удара молнии, но некоторые остались все же в живых, приняв таким образом священный сан. Никакого другого обряда не требовалось; того, кого поразила молния, почитали более всех прочих жрецов, служивших в храме. Старший жрец храма принял посвящение молнией, едва попав на остров; он был тогда совсем молод. С тех пор прошло более пятидесяти лет. Затем он стал наставником в этом же святилище.
О деталях ритуального обряда посвящения никто из посторонних, разумеется, не знал, но всякими окольными путями до меня все же дошло, что неофита несколько раз ударяют по ладоням и ступням каким-то особым хлыстом; от этого встают дыбом волосы, а из кончиков пальцев сыплются искры.
В храме находилось множество почитаемых святынь: например, большие глыбы янтаря и куски мягкой рысьей кожи, которые были привезены из Массалии.
Здесь не принято было гадать чужестранцам. Молнии предсказывали судьбу исключительно этрускам и их городам; они предупреждали о несчастиях, которые грозили Этрурии, или же обещали богатые, урожайные годы. Старший жрец, однако, велел своим ученикам, коротко стриженым юношам, провести меня по храму и показать все, что было там любопытного, а потом пригласил меня к себе. Говорил он мало, только угостил меня пресным хлебом и водой и велел прийти в храм во время грозы — если, конечно, я не струшу.
Мне пришлось подождать всего несколько дней. А когда над морем черные тучи стали неспешно переваливать через горы, я отправился в храм, причем так боялся опоздать, что ушиб о камень колено и расцарапал в кровь о колючие кусты руки и ноги. Поднявшись на вершину, я увидел, что море вспенилось и молнии уже сверкают над Популонией и Ветулонией.
Увидев меня, жрец сказал, что время еще есть, и проводил в храм. Не успели мы войти туда, как услышали, что по крыше стучит проливной дождь. Внезапно яркая молния осветила внутренность здания и статую бога молнии с черным лицом и белыми глазами. Потом раздался удар грома.
Спустя некоторое время жрец заявил, что нам пора. Он велел мне раздеться, накинул на себя шерстяной плащ, желая укрыться от дождя, и мы вышли наружу. Небо над нами было черным. Он велел мне встать голыми ногами на бронзовую плиту и повернуться к северу. Сам же он поместился за мной. Над нашими головами сверкали, скрещиваясь, замысловатые зигзаги молний, то и дело ударявших в залежи руды. Вдруг стало совсем светло, и гигантская молния вылетела из-за туч, подобно огромному луку охватила все небо и вновь скрылась в тучах. Земли она не достигла. В то же мгновение мы услышали громовой удар.
Жрец положил обе руки мне на плечи и сказал:
— Бог говорил!
Весь дрожа от холода, потрясенный, пошел я за ним обратно в храм. Он досуха вытер мое тело и подал мне шерстяной хитон. Больше он не произнес ни единого слова. Он только нежно смотрел на меня, как смотрит отец на своего сына.
Я также ни о чем не спросил его, но мне отчего-то захотелось исповедаться, и я рассказал ему, что как-то в детстве, в Эфесе, очнулся у подножия дуба, пораженный молнией. Меня сильно бодал козел, бодал так, что я катался по земле. Я сказал жрецу, что только и вспомнил тогда свое имя: Турмс. Молния сорвала с меня одежду, я был совершенно наг, а все тело покрывали безобразные синяки, оставленные козлиными рогами. В полубеспамятстве я завернулся в священные шерстяные пояса, которые эфесские девушки повесили на кустах около источника Афродиты. А потом мне пришлось убегать от камней, которые в меня кидали, и от кнутов, которыми меня хлестали. Я спасся в храме эфесской Артемиды.
