Но его язык показался мне таким же жестким и грубым, каким подобало быть истинным римлянам. Я покачал головой и сказал:
— Я не понимаю ни слова, давай лучше перейдем на древний, правильный язык. Я его немного знаю.
Беседы с тирреном пошли мне на пользу, да и знания, полученные от Ларса Альсира в Гимере, также не пропали даром. Мне иногда чудилось, что когда-то давным-давно я знал язык этрусков, но потом почему-то забыл его. Я так легко находил нужные слова, что тиррен, сам того не замечая, вскоре отказался от смешанного портового жаргона и перешел на этрусский.
Старец стал еще более доброжелательным и сказал:
— Ты необычный грек, раз знаешь священный язык. Я этруск и настоящий авгур, а не какой-нибудь там проходимец, бессмысленно вызубривший заклинания. Не надо относиться ко мне пренебрежительно из-за того, что глаза мои помутнели и мне самому приходится зарабатывать на жизнь, а также из-за того, что во мне никто больше не нуждается так, как раньше.
Глядя на меня, он то и дело прикрывал глаза ладонью и наклонялся к самому моему лицу, и я понял, что он плохо видит. Он спросил меня:
— Где я видел тебя раньше? Ты мне знаком.
Это обычный прием прорицателей во всем мире, но старик произнес свои слова таким почтительным голосом, что я поверил ему. Впрочем, виду я не подал, не желая показывать ему, что именно здесь и именно сейчас он выступает как посланник богов. Я только сказал шутливо, обращаясь к Арсиное:
— Гадальщик по полету птиц определил, что я знаком ему.
Арсиноя оживилась, повернула к старику свое красивое лицо и спросила:
— А меня ты узнаешь? Если нет, значит, ты не настоящий авгур.
Прорицатель, опять приложив ладонь козырьком к глазам, внимательно посмотрел на Арсиною и, задрожав, ответил:
— Конечно же, я узнаю тебя, и дни моей молодости встают у меня перед глазами. Не Кальпурния ли ты, которую я однажды встретил в лесу у родника?
Он задумался, потом отрицательно покачал головой и добавил:
— Нет, ты не можешь быть Кальпурнией. Она была бы уже старушкой, если бы жила. Но в твоем изменяющемся лице, чужеземка, я вижу всех женщин, которые на протяжении моей жизни заставляли мое сердце учащенно биться. Не богиня ли ты, переодетая в платье смертной?
Арсиноя пришла в восторг, засмеялась и, дотронувшись до плеча старика, сказала:
— Мне нравится этот старец. Он наверняка настоящий авгур. Прикажи ему истолковать знамение, которое тебе послано, Турмс.
Авгур посмотрел на меня и снова спросил по-этрусски:
— Где же я тебя видел раньше? Мне кажется, на тебя очень похожа одна улыбающаяся статуя в каком-то из наших священных городов.
Я засмеялся:
— Ты ошибаешься, старый. Никогда в жизни не бывал я в этрусских городах. Если мое лицо тебе и впрямь знакомо, то возможно, ты видел его в вещем сне, напророчившем нашу встречу.
Старик бессильно уронил руки, отвернулся и негромко и как-то покорно проговорил:
— Пусть так, если ты этого хочешь. Мое гадание, разумеется, ничего не будет тебе стоить. Но видишь ли, в последние дни мне пришлось голодать, так что гороховый суп подкрепил бы мои силы, а глоток вина развеселил бы старика. Только не думай, что перед тобой надоедливый нищий, который даже не стесняется признаться в своем убожестве.
Я ответил:
— Не беспокойся, гадальщик. Твой труд будет вознагражден, ибо не пристало мне пользоваться чьей-то услугой задаром. Я раздатчик даров.
— Раздатчик даров?.. — повторил он и испуганно прижал к губам ладонь. — Откуда ты знаешь эти слова, и как ты осмеливаешься называть себя так? Может быть, ты вовсе не грек?
Увидев его взволнованное лицо, я вдруг понял, что бессознательно произнес вслух тайное имя одного из этрусских богов. И откуда только всплыли в моей памяти эти слова? Я рассмеялся:
— Я плохо говорю на твоем языке и знаю мало слов. Клянусь, что я вовсе не собирался обидеть тебя и твою веру.
— Нет-нет, — возразил он, — слова были как раз те, какие надо, но вот сказаны они не к месту. Это священные слова лукумонов. В плохое же время мы живем, если чужестранец осмеливается повторять священные слова, как ворона, которая научилась говорить!
