Мишутка был на седьмом небе от радости. Всю дорогу он спрашивал, когда же сделают тропу, по которой будет бегать железный дракон. В лодке у ног Миши поверх гусиных тушек лежал большой, килограммов на двадцать, кусок черного камня.
Вернулись в Тит, и мальчик упросил отца продемонстрировать домашним, как горит камень. Он стоял рядом с гордым выражением на лице, ибо тоже был сопричастен к всемогуществу отца. И кто бы ни проезжал мимо Тита, Мишутка обязательно зазывал в избу и уже сам, без отцовской помощи, показывал это чудо. Дивились охотники и оленеводы, качали головами, разносили по тундре весть о горящем черном камне. И бывало, за десятки километров специально приезжали люди к одинокой избе, просили показать чудесный камень.
Только через два года сумел Виктор Яковлевич с какой-то оказией отправить оставшийся от многочисленных демонстраций кусок угля в Москву. Сам он писать не умел, и надпись на холстине, в которую завернули уголь, крупными печатными буквами сделал Миша: «Москва, Ленину». В коротеньком письме объяснялось, где найден камень.
В те времена не было в тундре ни регулярных рейсов почтовых самолетов, ни железных и шоссейных дорог. Прошло больше года, прежде чем из Москвы был получен ответ. Попова благодарили за сообщение, обещали, что вскоре этим делом займутся. Но руки до Заполярья дошли не скоро. Надо было сперва восстановить Донбасс, выделить средства на развитие Кузбасса. Те месторождения были уже освоенные, близко расположенные к промышленным центрам.
Долго ждал Виктор Яковлевич. Уже и Мишутка вырос, перегнал ростом отца, другие дети становились прочно на ноги, а вестей из Москвы не было. В 1929 году Попов опять с оказией послал письмо-напоминание. На следующий год приехал геолог Чернов Юрий Александрович. Возил его на лодке по реке Воркуте, показывал, где нашел камни. Чернов обнаружил еще несколько открытых выходов каменного угля, всю лодку завалил образцами.
Только в тридцать первом прибыли рабочие. Уголь брали прямо с поверхности, долбили его кирками, грузили на плоскодонные баржи и сплавляли по рекам вниз.
Так и не довелось Мишутке увидеть железную дорогу и город в родной тундре. Он увидел все, о чем рассказывал отец, не здесь, а далеко на западе. Пошел на фронт — и не вернулся. И еще трех сыновей и двух племянников отдал старый Попов войне. Солдатская судьба была к нему более милостива, чем к ним: она позволила вновь увидеть незакатное летнее солнце над Усой, а им, молодым, закрыла глаза навеки…
— Почему так? — тихо спрашивает Виктор Яковлевич. — Почему молодые умирают, а старые живут? Мне девятый десяток, все еще копчу небо, они же здоровые, сильные, только жить и жить, но нет их. Почему?
Понимаю, что вопрос обращен не ко мне и Попов не ждет на него ответа.
Несмотря на то что у Виктора Яковлевича осталось два сына, две дочери, много внуков и правнуков, дороже всех прочих для него сейчас — те четверо невернувшихся. С живыми можно и поспорить, и поворчать на них, мертвые не услышат, не ответят. Потому и вспоминаются они чаще, и кажутся такими отличными парнями, до которых живущим далеко. Хотя, не вернись с фронта вот эти, что сейчас на железной дороге работают, точно так же говаривал бы отец Мише и его братьям: «Те были ребята что надо! Охотники, следопыты, работяги, а уж к родителям такие уважительные, внимательные, не то что вы…»
Мне хотелось отвлечь собеседника от грустных мыслей. Спросил, часто ли приезжает в Воркуту.
— Нет, раз в месяц или реже. Что мне тут делать, скажи? Раньше, когда был депутатом горсовета, ездил, однако дела были. Теперь — старый, мхом оброс, тяжел на подъем стал.
— Ну, а чем занимаетесь дома?
— В Сейде-то? — лукаво усмехнулся старик. — Да я там почти однако не бываю, не люблю. Паровозы гудят рядом, колеса стучат — беспокойно, жаль — из Тита согласился переехать. Все дети тянули: поедем, поедем к людям, век в тундре жили, хватит. А я тундру люблю, не могу без нее…
Оказалось, что Попов оговорил себя, сказав, что стал тяжел на подъем. Он до сих пор охотится. Зимой на неделю, а то и на полторы уходит в тундру проверять пасти и капканы. На его счету за послевоенные годы не одна сотня песцов, лисиц, росомах, горностаев, полярных волков. Не случайно за успехи в охотничьем промысле он был награжден тремя медалями ВДНХ; двумя золотыми и одной серебряной.
