— Как трудно, думая о небе,
быть на землистой борозде,
стараться о насущном хлебе
и теплой питьевой воде…
Мне кажется, что с каждым утром,
о друг, я становлюсь худей.
Мой лоб бледнее перламутра,
я вся, как шея лебедей…
— Пока еще не слишком поздно
(листами писчими шурша)
пиши не о луне и звездах —
о том, как почва хороша.
— Есть женщины на этом свете
(ты облики их не забудь!)
с живым горением в скелете
и с холодом, сковавшем грудь.
Они заводят, как русалки,
для трезвых душ свирель, увы,
держа конец поющей палки
у одержимой головы…
— Определенно осуждаю
я жен с томлением таким,
к столбу чудачек пригвождаю
за равнодушие к другим,
за тягу их на боковую,
за их привычку дуть в дуду,
за долгую и роковую
неприспособленность к труду.
— Страсть и страдание — как дрожжи,
чтоб поднялась моя душа.
Навстречу мне, немного позже,
и ты прозреешь неспеша.
Рвись к высоте рассудком бренным,
а сердцем — к глубине пригнись…
…Так дерево одновременно
вонзается и вверх и вниз.
