Причал встретил меня запахом гниющих водорослей и гнили. Просочившись через толпу и не заработав ни одного пинка от грузчиков и матросни, я спустился под причал, надеясь, что проф дома. На мой вежливый стук мне ответили кашлем. Я ввалился в каморку со слова:
— Привет, Книжник! А я к тебе в гости пришел…
Старик сидел лицом к небольшой плошке с китовым жиром, вонючим и противным, аккуратно топя там суровую нитку.
— Аааа, Убогий! — обрадовался он мне. — Проходи, садись. Сейчас я свет зажгу. Он зачеркал кресалом и скоро запалил импровизированный светильник который только что смастерил.
Давно не заходил, да и в порту я тебя не вижу. Что случилось?
Старик был таким участливым, что я не стал врать и сказал правду, лишь немного исказив действительность:
— Не поверишь, Книжник, работу нашел. Да вот беда, письмо работодателю передали, он его прочитал, усмехнулся и на меня посмотрел. На словах же велел передать, что все понял. Мне теперь страшно, вдруг там про меня что страшное написано.
С этими словами я отдал записку старику. Пока тот рассматривал, выслушивал нотацию, которую знал уже наизусть, о том что такой молодой и здоровый человек как я — не должен быть таким как они. Что для меня открыто множество дорого и так далее. Когда же спрашивал какие, то кроме как пойти в солдаты или матросы — он мне ничего не предложил, даже для учеников я был слишком старым.
— Это клинопись!
Я сидел, изображая из себя один большой вопросительный знак.
— Обычная алхимическая клинопись, и написано алхимику, но не алхимиком. Все слишком просто, про тебя мой друг не написано ни слова. Только согласие на какую то операцию и просьба о личной встрече.
Немного подумав, я затянул волынку, с дальним прицелом, чтобы приходить с переводами, как меня перебил старик:
— Я знаю, что тебе нужно!
Заткнувшись на полуслове я недоверчиво смотрел на него:
— Каким образом?
— Ну он начнет писать записки на обычном языке, — сказал проф и хитренько улыбнулся, сразу став похожим на дедушку Ленина, в Шушенском.
Он погрузился в работу, а я от нечего делать начал рассматривать его жилище. Довольно уютное помещение, в котором, конечно не выпрямишься, но зато тепло, сухо, несмотря на то, что это причал, и от городских стражей далеко.
— Вот, любезный, — старичок с гордостью протянул мне записку, написанную твердым почерком, при взгляде на который, мне почему то показались правдой все россказни про его богатство, хотя я бы от денег не ушел.
Помотав головой я отогнал эти мысли, в этом случае получалось, что я действительно идиот, а я себя таковым не считал.
— Так что там с письмом, Книжник? С чего ты взял, что этот мудак больше не будет писать на этой чертовой химической клинописи?
— Очень просто! — старичок аж лучился довольством. — Я написал ему ответ в таких оборотах, что он просто вынужден будет обратиться к специалисту. Данный вид письма разрабатывался как что-то среднее между тайнописью и скорописью. Каждый значок несет двойную или тройную нагрузку, причем в самом простом случае, как написал он. Я же использовал связки с толкованием не менее чем десяти значений. Чтобы понять о чем речь, надо полностью охватить текст, то есть прочитать весь текст как слово. Понятно?
Он самодовольно посмотрел на меня, как смотрит профессор на студента, задавшего вопрос, ответом на который преподаватель может блеснуть. Я с уважением посмотрел на него. Он с легким превосходством на меня и мы рассмеялись.
