Я смотрел во все глаза, лихорадочно роясь в оставшихся от коренного обитателя воспоминаниях, а тот все никак не успокаивался, что то вещая грозным тоном и постоянно переспрашивая одно и то же:
— Ну что? Узнал меня? Как меня зовут?
В башке что то забрезжило и я схватившись за огрызок воспоминания умудрился вытащить имя:
— Узнал, — взвизгнул я, — вы Старый Хрен!!!
Тонкие губы господина в черном вытянулись в ниточку, трость размахнулась для удара. Непомня себя я скатился с кровати и притянул к себе табурет. Бабах! Тяжелая с виду трость разлетается на мелкие кусочки, оставляя в руках благообразного тяжелую шпагу.
Немного ошарашено мы смотрели на шпагу, на кусочки ножен, друг на друга. Видимо этот приступ ярости успокоил его, поскольку он отложил шпагу в сторону и подтягивая к себе сидушку уставился на меня своими рыбьими глазами.
— Ладно давай поговорим, — уже довольно миролюбиво проговорил он садясь на отобранную у меня мебель и непринужденно закидывая нога на ногу. — Ты знаешь контакты Гугнявого?
Я отрицательно мотаю головой. Действительно, откуда мне знать, я как меня зовут узнал совсем недавно.
— А что за дело он хотел мне предложить тоже не в курсе?
Я так же отрицательно мотаю головой, между тем лихорадочно соображая. Естественно никаких дел мне, полуидиоту, Гугнявый не рассказывал.
Такая беседа длиться минут десять-пятнадцать. Старый Хрен задает вопросы, меняя их в произвольной последовательности, к сожалению ассортимент их не блещет особым богатством, точно также обстоит дело и с моими ответами. Видимо устав, он взял свою шляпу, шпагу и поднялся, готовясь уходить.
— Ну что ж, огорченно произнес Старый Хрен, — жаль, жаль. Если что вспомнишь, то сообщи мне через Пабло.
Он ушел, не удосужившись прикрыть за собой остатки двери, а вместо него в комнату завалился Пабло, привычно поворчав и попытавшись содрать с меня деньги за восстановление ворот гномьей работы в королевскую сокровищницу, судя по цене в которую он оценил две перекошенные щелястые доски, прикрывавшие вход. В очередной раз его красноречие проиграло, наткнувшись на стену моей непроходимой тупости.
Надо было на что-то решаться и я собрался на «дело».
* * *
Ночь. Улица. Фонарь. Вот так, почти по Блоку начиналось мое первое в этом мире осмысленное дело. То, во время которого я и попал сюда — не считается — я ничего еще не соображал. Неприятный мандраж мучал меня с самого утра, сама задача вроде бы простая: дождаться, стукнуть по башке, забрать деньги, уйти и все. Все таки гоп-стопники одна из самых легких профессий в воровском мире. Ничего не надо знать, ничего уметь, достаточно иметь побольше наглости и/или большую мышечную массу, острый или увесистый предмет, а также компанию единомышленников и ты король мира. Каждый с удовольствием отдаст тебе все, чем владеет.
В теории все очень просто, но что-то мне это все не нравилось. Сказывалось отсутствие навыка.
За городом все гораздо легче, не надо дожидаться пока клиент созреет и выйдет из корчмы, надо ловить тех, кто туда хочет попасть. Бедняки, стараются заночевать за полдня пути перед городом, где-нибудь в лесочке. В корчму пруться люди уставшие и относительно обеспеченные, по крайней мере заплатить за ужин и ночлег у них всегда есть. Пусть деньги небольшие, но так можно и насобирать, мне ведь много не надо. К тому же это один прохожий медяк, а несколько — на серебряный наберется. Все это вспоминалось, пока я замерзал в темном переулке с зажатым в руке камнем. Мне постоянно, что-то не нравилось: то слишком большая компания, вышла из кабака, то мужчина с женщиной, а я еще не избавился от остатков иллюзий, то ещё что-нибудь. Наконец твердо решив, что следующий клиент — мой, я дождался скрипа двери и выскочил на улицу перед терпилой.
Первая попытка была относительно удачной. Я выскочил перед джентльменом, очень похожим на д`Артаньяна Боярского, собираясь заорать сакраментальную фразу, употребляемую гоп-стопниками всех времен: «Жизнь или кошелек!?». Взамен этого получил удар в грудь, восклицание; «Тысяча чертей!», в стиле того же персонажа и несколько мелких монет, брошенных мне, видимо в извинение. Неудовлетворившись этой скромной добычей, я остался в тени, как паук, поджидающий жертву.
