В общем, никто не захотел в том колхозе мараться. Я не про Литву, я про Тверскую губернию. Фотограф, блин, приболел, шофер — тоже, гад, придумал отмазку, а генеральный мне в зубы ключи и — езжай, дорогой сам. Ежели что — чек с заправки, бухгалтерия его, конечно, оплатит. В получку.
Я — туда, сюда, — все прикинулись шлангами и пришлось мне ехать, как миленькому. Мол, — надо, Федя, надо!
Закончил я свои дела быстро. Щелкнул того, другого, председателю руку пожал, коровницу ущипнул, — в общем, все шло, как по маслу. И управился я где-то к трем…
А был уж октябрь. Солнышко на покой шло к шести, а мне до Москвы аккурат — три часа на машине. «Москвичок» наш был хоть и старенький, но исправный. И потянула меня нелегкая на ночь глядя — на улицу!
Думал, — главное мне на Ленинградку бы выбраться, а уж по шоссе-то я до Москвы вмиг долечу. Пусть немного стемнеет, зато я — вечер и завтрашний день на казенной машине. Да может сегодня уже — «отбомблюсь» по приезжим. Там чирик, там — петрофанчик, вот уже и девочкам — на шоколадки.
Жена-то у меня была строгая… Всю получку дочиста выгребала. А девки, ясный пень, любят сладенькое…
Поехал я со двора, а забыл, что в местных краях цивилизация в жизни не ночевала. Местные рокеры по здешним дорогам исключительно — на тракторах. Хорошо — не на гусеничных. А иной раз и — на гусеницах!
О дорогах вы поняли, так что я объезжая какую-то лужу, наехал на болт. Ну вот — сантиметров пятнадцать болтина! Засел в колесе так, что я его так и не вытащил.
Про сервис в этих краях лучше не вспоминать, так что пришлось ставить запаску. А машина-то не моя! Хрен его знает, где наши чудики держат секретку. (Потом-то ее отыскали — после всего.) А я ее тогда так и не видел.
Что делать? Поехал так — на болту в колесе. Машина ревет, «резина» хлопает, а что делать? Кругом ни души, смеркается, блин, уже, — октябрь ведь на дворе! И ползет по дороге густой белый туман. Как молоко… И ни хрена в том тумане дорогу не видно!
Ну, и сел я в тумане в огромную лужу. Болт мой в какую-то дырку вошел и — абзац… Машина ни взад, ни вперед. В общем, — приехали.
Долго я так сидел. Сперва движок на холостом ходу был и в кабине тепло. Затем я не мог больше бензин жечь и мотор заглушил. И стало холодно. А куда идти?
Места кругом незнакомые. Костер я сложить не умею… Машину не бросить. Полный абзац.
И вот когда уж совсем стемнело и весь мир разделился напополам сверху темно, а снизу пеленой — местный туман, где-то раздался рев трактора.
Я сразу включил мотор, врубил все фары и аварийку. Рокот трактора приближался. Затем из тумана вынырнула старенькая «Беларусь» и пьяный в дым чей-то голос откуда-то проорал:
— Ну что, загораем?
Клубы тумана почти закрывали колхозника, но на крыше трактора висел лишний фонарь и я видел его силуэт. Обычный пейзанин, в кепке и пиджаке. Местные обожают носить пиджаки, особенно — в гости, но на них они почему-то глядятся, как ватники. Иль верней — «клифты лагерные», как они сами их называют. Я читал как-то статистику — треть местных «сидела на зонах»… Немудрено — с местного пьянства да бескультурья.
Так и на этом пиджак висел, будто ватник. И кепочка еще — типично крестьянская.
Мужик покачнулся было вниз, из кабины, но потом втянул себя обратно наверх со словами:
— Братан, извини… Я в штиблетах. Дружок мой с Афгана вернулся. Гудим третий день… Я тут — за первачком ездил, но ежли штиблеты изгваздаю, Зинка мне моя в жисть не простит. Там у меня крюк с задницы, цепляй за себя и — поехали. А то мужики водку ждут, опоздаем — убьют нас с тобой на хрен!
Я торопливо побежал к трактору. Тот ловко зарулил к моему «Москвичу» и я быстро нашел крюк на тросу. С другой стороны трос был чуть ли не приварен намертво к «Беларуси». Так что я сразу понял, что по местным дорогам ездить можно только на тракторе. Иль платить дань — вот таким трактористам.
Мужик тем временем опять свесился из машины, показал мне из темноты ногу в ботинке и произнес:
— Ежли б я в сапогах… Ну че, прицепил? С тебя стакан красненького! Держись, земеля!
Долго мы ехали или нет, я — без понятия. Туман здорово глушит все звуки и скрадывает расстояния. Я только слышал рев того трактора, да обрывки выкриков тракториста, который пел какую-то песню. Слов было разобрать невозможно, так что я и не вслушивался.
