В далекой жизни, в жизни прежней
Клонился долу выгиб дуг.
Всё безответней, безнадежней.
Теснее замыкался круг.
Всё утомленней, всё покорней
Тянулся счет остылых дней.
И всё длиннее, всё повторней
Ложились полосы теней.
Всё ниже, круче скат пологий,
Всё реже да, всё ближе нет.
«И кто-то странный по дороге»,
И рядом тень, и рядом свет.
– Постой, дай вспомнить. – Чаши емкой
Нерасторжима синева.
И вздрогнет струнно в сердце чьем-то
Натянутая тетива.
Цветные осыпи каменья,
Цветные буквы — те ли, те?
Того ли слова бьются звенья
В неизъяснимой немоте?
И сердца ропот – кто ты, страшен?
И струнный ливень – (помню, где?) –
– Сойди с креста. Не крест, но чаша.
Не меч, но мир. Не там, но здесь. –
Кто в отреченья строгой йоге
Твердит о мертвенности жертв,
«О жертвенном, о мертвом Боге»?
– О мертвом, слышишь? – Слышу. Мертв. –
– А наше: Господи, подай нам? –
– Прими от нас – прольется вздох. –
– А та, а солнечная тайна? –
– Ночная тайна, мертвый Бог. –
– А терн венца, распятья гвозди,
А погребенья пелена? –
– То роз шипы, то кисти гроздий,
То светлорунная волна. –
И песнью песней, взрывом тверди
Созвездий хлынул встречный хор.
Грознее страсти, ближе смерти
Встал исступления восторг.
И вот – ни ужаса, ни боли,
Но всё поет и всё летит.
«И кто-то странный» знаки Воли
На сердце вынутом чертит.
Престолы святы, Власти строги,
Полна соблазна благодать.
Но только б, только на пороге
Не вспоминать, не тосковать –
«О жертвенном, о мертвом Боге».
