Голова Роуланда упала, и его лицо на мгновение закрылось его рукой, лежавшей на столе перед ним. Это было лицо такое же старое и изношенное, как лицо седого человека напротив него. Когда же он поднял его, на нем — вспыхнувшем, с сияющими глазами и улыбающемся — засияла юность.
«Я уверен, сэр», сказал он, «что вы телеграфируете ей. Я сейчас без гроша, и, кроме того, я не знаю ее имени».
«Селфридж — разумеется, как и мое собственное. Это имя полковника Джорджа Селфриджа. Наш адрес в Нью-Йорке хорошо известен. Но я уже должен послать ей телеграмму; и поверьте мне, сэр, хотя я понимаю, что наш долг перед вами не может исчисляться в деньгах, вам не придется долго быть без гроша. Вы, очевидно, способный человек, а у меня есть состояние и связи».
Роуланд только слегка поклонился, Мейер же пробормотал про себя: «Состояние и связи. Может быть и нет. Теперь, джентльмены», добавил он громко, «к делу. Г-н Роуланд, не расскажете ли вы нам о столкновении с кораблем «Королевский Век»?»
«Это был «Королевский Век»?» спросил Роуланд. «Я ходил на нем в одно плавание. Да, безусловно».
Селфридж, больше увлеченный Мирой, чем предстоящим объяснением, уединился с ней в угловом кресле, где осыпал ее ласками и говорил, по обыкновению всех дедов мира. Роуланд до сих пор едва замечал присутствие тех двоих, кого он пришел уличить. Начав говорить, он стал постепенно вглядывался в их лица, покуда те стискивали свои зубы и вонзали ногти в свои ладони, слушая страшный рассказ о разрезании корабля надвое в первую ночь на пути из Нью-Йорка вплоть до неудачной попытки подкупа рассказчика.
«Итак, джентльмены, что вы об этом думаете?» спросил Мейер, обозревая всех.
«Ложь, от начала до конца», взорвался капитан Брюс.
Роуланд встал, но сел обратно под нажимом сопровождавшего его мужчины — который обратился к капитану Брюсу и произнес спокойным голосом:
«Я видел полярного медведя, убитого этим человеком в равном бою. Я видел после этого его руку и, покуда он оставался между жизнью и смертью, я не слышал ни стонов, ни жалоб. Он может драться за себя, когда он здоров, а когда он болен, я сделаю это за него. Если вы еще раз оскорбите его при мне, я вобью ваши зубы в вашу глотку».
Наступившая пауза, когда два капитана смотрели друг на друга, прервалась адвокатом, сказавшим:
«Истинный это рассказ или ложный, он, безусловно, не влияет на юридическую законность полиса. Если это случилось, то уже после вступления полиса в законную силу, и прежде крушения «Титана».
«Но утаивание… утаивание», вскрикнул Мейер в волнении.
«Не влияет, так или иначе. Если он что-то утаил, это было сделано после крушения, и после подтверждения ваших обязательств. Это не было даже баратрией. Вам придется выплачивать эту страховку.
«Я не буду платить. Не буду. Мы будем спорить в суде». Возбужденный Мейер затопал по полу туда и сюда, вдруг остановился с торжествующей улыбкой и покачал пальцем перед адвокатским лицом.
«И даже если ввиду этого сокрытия полис остается в силе, достаточно одного факта, что во время столкновении «Титана» с айсбергом у него наблюдателем был пьяный человек. Выдвигайте свой иск. Я не буду платить. Он был совладельцем».
«У вас нет свидетелей этого утверждения», сказал адвокат. Мейер посмотрел на собравшихся и улыбка сошла с его лица.
«Капитан Брюс ошибся», сказал Остен. Этот человек был пьяным в Нью-Йорке, наравне с другими членами экипажа. Но он был трезвым и вполне компетентным, будучи наблюдателем. Я обсуждал с ним на мостике вопросы навигации во время его вахты, и он говорил здраво».
«Но еще и десяти минут не прошло, как вы сказали, что он вплоть до столкновения находился в белой горячке», сказал Мейер.
«То, что я сказал, и мое признание под присягой — это две разные вещи», напряженно сказал офицер. «Я мог произнести что-то в драматический момент — когда нас обвиняли в столь постыдном преступлении. Теперь я говорю, что Джон Роуланд, каким бы ни было его состояние в предшествующую ночь, во время кораблекрушения „Титана“ был трезвым и вполне сведущим впередсмотрящим».
«Благодарю вас», сухо произнес Роуланд первому помощнику и, глядя в вопрошающее лицо Мейера, сказал:
