— Но что ты такого слышала?
— О! Обычные дела в замкнутом сообществе. Как в школе-интернате. Кражи по мелочам. Лизоблюдство перед начальством. Презрение лизоблюдствующих. Остракизм слабых. — Рут внезапно замолчала. — Райдер Кенсингтон только что очень странно повел себя со мной. Ты знаешь, кто он такой?
Джульет кивнула.
— Так вот, я шла после репетиции из раздевалки, а он разговаривал по таксофону. Проходя мимо, я случайно его задела. Он подскочил на милю и посмотрел так, словно я ударила его в спину ножом. Как ты думаешь, это не он тот ненормальный, кто подмешал в канифоль тальк?
— Не знаю, — покачала головой Джульет. — У него есть причины недолюбливать Антона Мора?
— При чем тут Антон? Поскользнуться мог любой.
— Может, так. А может, и нет. С начала твоих занятий несколько человек пользовались содержимым ящика, но ни один не поскользнулся.
— Ты считаешь, что тальк добавили в конце репетиции?
— А ты?
Рут нахмурилась. Веселенькие звуки рояля стихли, и теперь в пустом зале метались только их голоса.
— Скажи, кто-нибудь знал, что после твоего класса один Мор будет заниматься в репетиционной? — спросила Джульет.
— Господи, до чего же есть хочется! — Рут потерла ладонью лоб. — Да кто угодно. На каждый день печатается расписание и раздается. Вот. — Она полезла в кожаный рюкзачок, который принесла из раздевалки, и извлекла папку.
Джульет открыла: расписание было составлено очень аккуратно — с утра до вечера обозначен каждый час в каждой репетиционной. Проставлены фамилии постановщиков, хореографов и танцовщиков, а в отдельных случаях даже акт балета, который предстояло репетировать.
— Все должны знать, — повторила Рут после того, как подруга с минуту изучала бумагу. — Должны знать, какую приносить обувь, куда идти и чем заниматься.
Обе надолго умолкли. Джульет подошла к стулу, где оставила свою большую сумку, достала сливу и подала Рут.
— Спасибо. — Та нехотя откусила и продолжала обыденным тоном: — Я знала, что этот проект проклят.
Джульет поскребла нос. И решила, что раз больше помочь нечем, стоит задать подруге несколько мелодраматических вопросов.
— Рут, — начала она, — пусть это звучит глупо… как по-твоему, у Мора были враги? Здесь, в студии, кто-то мог пожелать, чтобы он упал?
— Понятия не имею. С какой стати? Я его лично не знала. Только однажды работала с ним в Германии. Мор мне показался вполне симпатичным.
— Кто-нибудь мог его ненавидеть? Кто-нибудь, кто хотел получить эту партию?
— Кто-нибудь? — сухо рассмеялась хореограф. — Ткни в любого. Во всяком случае, в мужчину. И половина женщин. Но таков уж балет: в нем всегда только один Прекрасный Принц.
— Могли это сделать из ненависти?
Рут снова рассмеялась и покачала головой:
— Видишь ли, танцовщики зависят друг от друга. И это не метафора. Зависят физически. Они должны доверять друг другу. Иначе невозможно танцевать. Я не утверждаю, что в студии Янча не подсиживают товарищей и все примутся денно и нощно молиться за скорейшее выздоровление Антона. Но танцовщики намеренно не калечат друг друга.
Несколько мгновений Джульет не отвечала. Она по опыту знала, что Рут обладает ясным, острым видением человеческого поведения. Без этого ей не удалось бы стать хореографом высокого класса. Но вместе с тем она зачастую не замечала того, что находилось прямо под ее носом.
— Не исключено, что кто-то желает тебе провала, — предположила Джульет. Если Рут частенько, как сегодня на Лили, рычала на танцовщиков, она могла настроить против себя многих.
— Ты хочешь спросить, есть ли у меня враги?
— Что-то в этом роде. Ведь это не исключено. Необходимо выяснить, у кого могло возникнуть желание помешать твоей постановке. Согласна?
Рут в замешательстве мотнула головой.
— Ты меня знаешь: мои мозги не работают в этом направлении. Я — балерина. Заговоры больше по твоей части. — Она запнулась и продолжала гораздо осторожнее: — Думаю, найдутся такие, кто обрадуется, если я завалю постановку. До меня доходили слухи, что этот балет хотела ставить сама Викторин. Она занималась хореографией, хотя бешеного успеха не имела.
— Ей нравится Антон Мор?
