Нет, не боязнь за свою жизнь вызывала у летчиков готовность ответить на любые вопросы, тут было другое. Поведение пленных свидетельствовало о том, что летний надлом в психологии противника усугубился.
А накал боев все нарастал. И как раз в это горячее время, 22 ноября, А. Н. Ермакова отозвали в Москву. В Венев прибыл новый командующий 50-й армией генерал-лейтенант И. В. Болдин.
Месяц, и какой месяц пришлось работать мне с Ермаковым! Жили мы в одной комнате, так что я достаточно изучил его, а потому хочу сказать о нем еще хотя бы несколько добрых слов.
Был Аркадий Николаевич в быту скромен, в походной жизни неприхотлив. Уважителен и в то же время требователен к подчиненным. Он всегда был в работе, много времени проводил в частях и подразделениях, на самых трудных и ответственных участках боев.
В период Смоленского сражения Ермаков командовал 2-м отдельным стрелковым корпусом, затем, будучи заместителем командующего Брянским фронтом, возглавлял левофланговую оперативную группу войск. В трудное время принял 50-ю армию. Она вела кровопролитные схватки в окружении, была ослаблена, а враг уже подходил к Туле. И все же Ермаков сумел сколотить войска, и они непреодолимой стеной встали на пути гитлеровцев. В бою на Косой Горе, где разбился первый лобовой удар противника, Аркадий Николаевич показал себя способным военачальником, вселил в бойцов и командиров уверенность в победе, и последующие вражеские удары также разбились о их стойкость и мужество.
Знакомясь с новым командармом генерал-лейтенантом Иваном Васильевичем Болдиным, я узнал, что в двадцатые годы он командовал Тульским полком, что тогда же тульские коммунисты оказали ему большое доверие, избрав членом горкома партии, и теперь был здесь, так сказать, своим человеком. Ему хорошо были известны местные условия. Как и Ермаков, оп принял 50-ю армию в напряженнейшие дни. Гитлеровцы прорвались к Сталиногорску и захватили его, хотя наша 239-я стрелковая дивизия оборонялась героически. При поддержке частей 41-й кавалерийской дивизии она затем перешла в контратаку, но потерпела неудачу. Главные ее силы были окружены, связь с ней прервалась. Однако сибиряки и волжане не сложили оружия. После двухдневных непрекращавшихся боев они разорвали кольцо и соединились со своими войсками.
Обо всем этом, как, понятно, и о многом другом, я рассказал новому командарму. Рассказ, видимо, его удовлетворил, ибо впоследствии, вспоминая тот разговор, И. В. Болдин в своей книге «Страницы жизни» писал: «Судя но всему, член Военного совета постоянно бывал в войсках и именно там, где возникала особая опасность. Он досконально знал положение дел на фронте и трезво оценивал создавшуюся обстановку»[28].
А обстановка на Веневском боевом участке создалась критическая. 24 ноября крупные силы гитлеровцев, включая танки, заняли ряд населенных пунктов. К исходу дня мы оставили Венев. Однако вскоре, не выдержав мощного удара 1-го гвардейского кавалерийского корпуса, противник на несколько километров откатился назад. Над его тылами и флангами нависла тульская группировка 50-й армии. Она связывала немецкую 2-ю танковую армию, как говорится, по рукам и ногам. И враг уже не мог рассчитывать на успешное развитие операции пи в северном, ни в восточном направлении.
Именно это сковывающее положение нашей тульской группировки и имел в виду генерал Ермаков, когда на заседании Военного совета 17 ноября, о чем рассказано выше, предупреждал о возможности двойного удара гитлеровцев. От фронтальных атак они отказались, но не расстались со своей целью выйти к Москве и обойти се с юга. Теперь фашисты, как показали захваченные пленные, замыслили нанести удар по столице по Рязанскому шоссе. Однако, не взяв Тулу, они не в состоянии были провести задуманное широкое наступление. Их фронт был растянут почти на 200 километров, а танковые и пехотные дивизии потеряли прежнюю пробивную силу. Поэтому после прорыва у Венева противник круто повернул на северо-запад. Здесь он рассчитывал перехватить коммуникации 50-й армии, замкнуть кольцо окружения всей нашей группировки и таким образом открыть себе дорогу на Москву.
