На другой день, когда стало известно о судьбе группы Рощина, Военный совет направил на переправу меня. Со мной — шесть человек из штаба и политотдела. Двигались ночью, в одном месте нас обстреляли автоматчики, но мы не стали ввязываться в бой, обошли засаду и берегом Днепра выбрались к броду, где намечалась переправа. Однако здесь мы никого не нашли. Тревога заползла в сердце: неужели фашисты успели похозяйничать и тут? Но, как выяснилось вскоре, тревога была напрасной. Просто саперы сооружали переправу метрах в ста пятидесяти ниже брода.
— В чем дело, товарищ полковник? — спросил я Ясинского. — Почему переправу делаете не в указанном месте? Взгляните на карту: выход к ней перекрыт болотом.
— Жара высушила болото, так что оно проходимо и для пехоты, и для обоза, и для пушек. А на броду немец не дает наводить переправу. Знали бы, что там делается. Вот мы и схитрили.
Действительно, враг обстреливал брод из орудий и минометов, взрывы поднимали столбы воды и ила. Я одобрил инициативу начальника инженерной службы. Тем более что болото, как и доложил он, продвижению наших войск препятствовать не могло. Все последние дни было невыносимо знойно, и раскаленный суховей высушил топь.
Самоотверженно трудились саперы. От усталости валились с ног, но работу не прерывали ни на минуту. К утру 3 августа мост был готов. И как раз вовремя, потому что действовавшую ранее Соловьеву переправу гитлеровцы разбомбили.
Главная трудность, наведение моста, казалось бы, преодолена, теперь осталось менее сложное — перебросить войска на противоположный берег Днепра. На деле же все было иначе. Еще в самом начале, когда я прибыл в район переправы, увидел, что на подступах к ней длиннющей вереницей выстроились автомашины, тягачи, повозки, а слева и справа от них — толпы неорганизованных, большей частью безоружных людей, готовых сломя голову сразу же ринуться на мост, едва оп будет готов. Чем это грозило, представить нетрудно: непременно началась бы давка, а затем, не исключено, и паника. Чтобы такого не случилось, я немедленно принял меры к охране переправы — ее сначала оцепил один ряд бойцов, потом второй и, наконец, третий.
Иной читатель может спросить: а зачем нужно было выставлять сразу три цепи охраны, разве не хватило бы одной? Нет! Ведь речь шла о переправе не сотен, даже не тысяч, а нескольких десятков тысяч людей!
Как только порядок был обеспечен, я по мегафону отдал приказ:
— На восточный берег ни одного человека без оружия не пропускать! Нам не нужны такие воины, которые бросили свое оружие. — И жестко добавил: — Это трусы и паникеры!
Напиравшая на переправу толпа дрогнула, начала быстро рассасываться. Тем временем я снова сказал через мегафон:
— Главное, товарищи бойцы и командиры, спокойствие! Спокойствие и выдержка! Начинаем переправу!..
Было около четырех утра. Над рекой висел плотный туман. Люди, машины, пушки виделись расплывчатыми силуэтами. Первыми на мост пропустили автомобили и повозки с ранеными. За ними двинулись артиллерийские подразделения, которые, переправившись на противоположный берег, тотчас же заняли огневые позиции и открыли огонь по наседавшему противнику. Руководил стрельбой лично генерал-майор Иван Павлович Прохоров — он заметил погибшего начальника артиллерии армии Т. Л. Власова.
Подразделения шли и шли, и переправа действовала безотказно. Лишь одних раненых из нашей, 16-й, и соседних армий проследовало более тринадцати тысяч. Но когда поднялось солнце и рассеялся туман, появились «юнкерсы» под прикрытием «мессершмиттов». Первый их налет наши зенитчики отразили, отбили и второй, третий. Однако ближе к вечеру фашистам удалось-таки разрушить переправу — в нее угодили сначала одна, а затем еще три стокилограммовые бомбы. Положение создалось — хуже не придумаешь. И тогда, обращаясь к саперам, я подал команду, к которой прибегал в самой трудной, самой сложной обстановке.
— Коммунисты, ко мне!
Через некоторое время восстановление моста шло полным ходом. То были воистину неустрашимые люди, каждый из них — подлинный герой, ибо работали-то они под непрерывным огнем противника. Над рекою вздымались тяжелые столбы воды, свистели осколки мин, завывали снаряды, бомбы. Саперы несли потери, но продолжали трудиться — ничего удивительного, это были коммунисты.