С его появлением компания действительно стала компанией. Все собрались за столом, замолкла музыка, стрельнуло шампанское.
- Стас! Стас, тебе слово, давай! - послышалось со всех сторон.
"Какое интересное имя", - подумала Лена и подняла свой стакан. Стас красиво встал, красиво поправил волосы левой рукой, красиво показал белые зубы в улыбке и удивительно красиво сверкнуло янтарное вино в его бокале.
- Ещё Некрасов восклицал: "Не водись-ка на свете вина, тошен был бы мне свет!" Согласимся с поэтом? Вино - это бензин в машине под названием "Веселье". Так въедем на этой машине в новый год, в котором нас всех ждёт счастье! Ибо, подчеркиваю - ибо, нет ничего легче, чем быть счастливым. Помните, Федор Михайлович сказал: "Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив". Выпьем за то, чтобы всегда это знать!
"Это же он мне, мне говорит!", - замирая, подумала Лена, и куранты в телевизоре торжественно подтвердили: - Да-а!.. Да-а!.. Да-а!.. Двенадцать раз подряд.
И буквально всё, всё, всё преобразилось. Все какие-то милые, добрые, веселые. Вкусно, до слез, пахло ёлкой, лесом. А потом милая Ирка знакомила ее. Знакомила со Стасом. И Стас сидел рядом с ней. Они пили горькое вино, и голова кружилась. Хотелось смеяться. Стас что-то рассказывал ей о Достоевском. Ужасно хорошо рассказывал. Потом у него в руках оказалась гитара, и он ей, одной ей пел прекрасный романс "Гори, гори, моя звезда". Он пел, и в глазах его стояли слёзы и мягкий голос чуть дрожал, и у Лены по телу пробегали мурашки тёплого страха от того, что всё так невероятно хорошо. Потом они пили со Стасом на брудершафт, и было первое прикосновение губ. Потом танцевали, и он нежно касался ладонями её тела, и она чувствовала силу и ласковость этих ладоней. А потом, под утро, когда он проводил её до дверей 318-й, она, как в омут головой, бросилась ему на шею и прижалась неумелыми губами к его мягким душистым усам. И он долго и сильно целовал ее, и она вздрагивала всем своим детским телом от сладости и жара первых настоящих мучительных поцелуев...
4
Счастье было безмерно.
Они встречались каждый день, и Лена не переставала открывать всё новые и новые достоинства в Стасе. С ним было так хорошо, что Лена даже чуть не заболевала, когда несколько часов его не видела. Она порой ужасалась: а что, если бы она не пошла тогда на эту вечеринку?!
Вместе со Стасом она начала бывать, правда, сначала неохотно, в студенческих компаниях и открыла вскоре, что журналисты и в целом не такие уж дураки, как было принято о них думать в этом университетском общежитии. Но из всех выделялся Стас: пел, играл на гитаре, учился прекрасно, писал настоящие рассказы и один уже напечатал в молодёжном сборнике...
Часто в какой-нибудь комнате собирались несколько человек, и начинались песни, танцы, но чаще споры и даже целые дискуссии - о жизни, кино, литературе... И когда страсти в споре раскалялись до белого каления и спорящие начинали брызгать слюной, точки над i всегда почти расставлял Стас - возраст (ему было уже 28 лет), необычайно высокая эрудиция делали его мнение для многих непререкаемым.
- Ещё Гёте выразился, что стихи должны быть отменными или вовсе не существовать, - веско говорил Стас, и спор о стихах на этом затухал.
Или:
- Всякая любовь проходит, а несходство навсегда остаётся! - Это ещё Достоевский в "Униженных и оскорбленных" написал, - и на эту тему дебаты прекращались.
В такие минуты Лена даже пыжилась от гордости за Стаса и, не стесняясь толпы, целовала его в знак награды. Она вообще удивительно как перестала стесняться. Приводила Стаса в свою комнату, и они порой до утра сидели на её кровати, шептались, замирали в поцелуях, до боли в спине обнимались. А бедная Ирка, уже опомнившаяся от первоначального шока, вызванного перерождением Лены, или слонялась по гостям, или затихала на своей постели, стараясь не скрипеть противными пружинами. Наутро Ирка пытливо всматривалась Лене в глаза, с ожесточением хлопала себя по бёдрам и трагически восклицала:
- Опять только обнимались? Дура ты, упустишь красавцa, добережёшься!..
