Впереди над зелеными кронами показались черепичные крыши — город Грайворон. На главной его площади мы увидели толпу, в ней были и военные.
— Товарищ генерал, осматриваем новые немецкие танки! — доложил старший из офицеров.
Танки и в самом деле были новехонькие — словно только что с конвейера.
Тут ко мне подошел начальник штаба корпуса полковник М. И. Забелин. Он сообщил, что через офицера связи получена важная информация о положении на фронтах.
Михаил Иванович Забелин, как и Филинов, прибыл в корпус недавно. Несколько лет он работал военным советником в нашем посольстве в Китае, а до этого был начальником штаба кавалерийского корпуса. Словом, человек опытный. Это чувствуется по его докладу — неторопливому, лаконичному.
— Воронежский и Степной фронты продолжают успешно продвигаться, говорил Забелин. — Однако в районе Ахтырки — неприятности. Танковая группировка противника нанесла сильный контрудар и овладела городом. Армия генерала Трофименко, по следам которой идет наш корпус, ведет там тяжелые бои. В связи с этим Ставка передала нашу армию Воронежскому фронту, под начало генерала армии Ватутина.
Корпусу было приказано к утру 17 августа скрытно, ночными маршами выйти в район сел Екатериновка, Воскресеновка, в тыл 27-й армии, и создать там оборонительный рубеж.
Вы знакомы с товарищем Ватутиным? — спросил меня Забелин, когда мы сели в машину.
Я ответил, что видел его лишь однажды, в декабре 1940 года, во время большой военной игры на картах, организованной новым Наркомом обороны маршалом С. К. Тимошенко. Маршал С. М. Буденный руководил группой, решавшей задачи за командиров корпусов, а Ватутин был его помощником.
Мне, тогда еще молодому командиру дивизии, эти занятия показались очень интересными. «Противник» первым нанес удар. Затем он был либо окружен и уничтожен, либо отброшен с большими потерями.
В ходе игры тылы наших корпусов и армий работали бесперебойно, противовоздушная оборона успешно отражала вражеские попытки воздействовать на линии снабжения. Дивизии считались полностью укомплектованными. И в обороне и в наступлении они получали полосы, строго соответствующие уставным.
Примерно так рассказывал я Забелину, и мы оба, наверное, думали об одном и том же: полезно, когда штабная игра нацеливает на благоприятное развитие боевых действий, ставит перед командирами задачу решительно преследовать и уничтожать отступающего противника, но трижды полезно, если предусматривается также и тяжелая борьба — оборона малыми силами на широком фронте, встречный бой без средств усиления, прорыв из тактического и стратегического окружения. Ведь подобные ситуации хорошо воспитывают командирскую инициативу, смелость, чувство особой ответственности за исход борьбы.
Утром 18 августа я приехал на командный пункт 27-й армии, в село Воскресеновку. Дежурный офицер проводил меня к командующему. Штабной автобус стоял в большом фруктовом саду. Войдя внутрь, я увидел генерала Трофименко. Он сидел в кожаном кресле у столика и говорил по телефону. Темноволосый, крупноголовый, со строгими чертами лица, Сергей Георгиевич показался мне очень сильным человеком. Во всей его повадке чувствовалась недюжинная воля и решительность.
Генерал был так занят телефонным разговором, что сперва не заметил меня. Разговор, видимо, был не из приятных. Положив трубку, он склонился над картой.
Потом, словно почувствовав постороннего, обернулся. Я представился.
— Один или с корпусом? — спросил он.
— С корпусом.
— А где он? Сейчас где находится?
— Здесь и здесь, — показал я на карте. — Готовим оборону.
— А что у вас есть? Состав?
— Три гвардейские воздушнодесантные дивизии.
— Вот это хорошо! Четвертая гвардейская армия?
— Да. Двадцать первый корпус идет следом за нами. Видимо, сюда же. Возможно, прибудет еще и танковый корпус.
— Ну, я теперь, как говорят, у Христа за пазухой, — сразу повеселел Трофименко. — А то такая, брат, обстановка… Десятые сутки в непрерывных боях, а фриц все подбрасывает силы. До четырех танковых дивизий против меня. Сдали мы Ахтырку… Вот сейчас имел крупный разговор с начальством.
