* * *
Итак, тринадцатого дня войны, которого опасался «знахарь» Максюк и на который надеялся пан полковник Кандыба, не было. Гайдамаки так и не увидели Днепра и не услышали приветствия Богдана с высоты каменного жеребца: «Злоровеньки булы, козаки моi чубатi!» Война длилась всего двенадцать дней. Примаков оказался прав — для петлюровской армии ноябрьская встреча с советскими войсками была последней...
А на подступах к Волочиску желтоблакитное воинство под дружным натиском червонных казаков и котовцев не продержалось и часу.
Поздно вечером стрельба в городе не совсем еще утихла. Представители «нейтральной» соседней державы вызвали на переправу Котовского для дипломатических переговоров: случайно перелетевшая через Збруч пуля ранила какого-то пилсудчика.
Наш дивизион, не теряя времени, выдвинулся на юго-западную окраину города. Издали, со стороны железнодорожного моста, доносился частый перестук молотков. Пригнанные гайдамаками рабочие под наблюдением легионеров спешно перешивали колею с узкой на широкую. Значит, «Кармелюк» вот-вот ускользнет. Мы заторопились.
Пойму Збруча пересекала высокая насыпь. На ней-то мы и увидели вырисовывавшиеся на фоне пасмурного ноябрьского неба грозные контуры петлюровского «панцерныка». Это был наш старый знакомый. 20 июля 1920 года огнем доброго десятка стволов он тщетно старался остановить червонных казаков, устремившихся на Збараж.
Со своей грозной и весьма удачной позиции «Кармелюк», открыв огонь правым бортом, мог превратить в щепы город и нанести нашим войскам колоссальный урон. Но не зная обстановки, команда бронепоезда, очевидно, боялась поразить и своих.
Возможно, что в ожидании, пока путь будет готов, петлюровцы решили не обнаруживать себя. Наш дивизион развернулся на окраине Волочиска. На мой призыв: «Где наши охотники?» — первыми из строя выдвинулись коммунисты москвич Жуков и петроградец Сазыкин. За ними последовали другие. Всадники, обнажив клинки и разогнав лошадей по высохшей пойме, устремились с громкими криками «ура» на насыпь. До «Кармелюка» оставалось несколько метров. И вдруг ожили пулеметы врага. Вихрь пуль засвистел над нашими головами. Хотя и наступили сумерки, но конный строй дивизиона представлял собой довольно крупную мишень для врага. Пришлось повернуть.
Под прикрытием огня нашего пулеметчика-виртуоза Семена Богданова мы спустились в низину. На выстрелы прискакал Котовский. За ним — эскадрон всадников.
— Что, х-хотели обштопать Котовского? — с иронией сказал Григорий Иванович и слез с коня, отдав его ординарцу. — Эх вы, горячая голова! Разве так берут бронепоезда? Молодой человек, молодой человек! — Котовский покачал головой. — Спешивайте ваших людей и спешивайтесь сами.
Очерет — мой добровольный советчик, забирая коня, добродушно, вполголоса ворчал:
— Видать, Котовский голова! И я вам казав, товарищ военком, верхи не достать нам того панцерныка...
Я выполнил приказ старшего и более опытного товарища. Котовский, спешив и своих всадников, построил их впритык к нашим людям. Обнажив клинок, стал впереди сводного отряда. Бросил мне вполголоса:
— Становитесь рядом со мной.
Уже стемнело. Пулеметы врага замолкли.
Спешенный отряд дружно устремился вперед. Стараясь не бряцать оружием, бойцы, следуя за командирами, под покровом темноты тихо взобрались на насыпь. У самой ее кромки Котовский во всю мощь легких гаркнул: «Ура!». Котовцы и червонные казаки, подхватив боевой клич, ринулись с шашками наголо к бронепоезду. Как-то растерянно затрещали пулеметы из двух-трех башен и сразу умолкли...
Оказалось, что команда «Кармелюка» под прикрытием ночи бросила поезд и ушла за кордон. В бронированных башнях оставалось лишь несколько оголтелых гайдамаков.
И вот Петлюра лишился последнего крохотного плацдарма, простиравшегося под колесами «Кармелюка». Знаменосец Котовского, взлетев верхом на насыпь, воткнул древко знамени у самого моста.
Котовский радостно воскликнул:
— Т-теперь можно сказать: полностью очищена советская земля от петлюровской сволочи!
Умолк грохот молотков. Путевики, не успев перешить колею, вслед за бежавшей командой бронепоезда убрались в Подволочиск.
