— Что значит — и вы? — встревожился я.
— Ото таке ваше щастя, — продолжал старшой. — А товарища Святогора, командира десятого полку, бандити учора порубали. З ним ще чотирьох козакiв...
Весть о гибели товарища, прошедшего славный боевой путь в рядах червонного казачества, потрясла всех нас. И это случилось в пяти километрах от Ивчи, как раз тогда, когда мы застряли в ее топкой грязи. Я еще раз тепло подумал о выручившей нас Паране Мазур...
Пока мы беседовали с начальником разъезда, из-за поворота дороги показалась еще одна группа всадников. Возглавлял ее партийный работник 7-го полка Александр Мостовой. Приблизившись к нашей тачанке, он слез с коня. Спешились и ехавшие с ним сотник Силиндрик, уралец Ротарев, отделенный командир Лелека, казаки Олекса Захаренко и Семен Очерет.
Поздоровавшись и достав кисет с табаком, Мостовой сразу же обратился к нам:
— Слышали про Святогора? Поехал к невесте в Калиновку. В Бруслинове слез с коня. Пожалел его. Шепелевцы выскочили из-за угла. Сразу отрезали тачанку с пулеметом. Ну, Святогор с казаками отбивались, как могли. А как кончились патроны, их и посекли.
— Ну и сволота! — Очерет стиснул зубы. — Били мы эту петлюровскую шатию, били, а еще, видать, кое-что осталось на расплод.
— Это уже корешки, Семен, — ответил Мостовой, — бандитов немало посекли наши казачьи шашки. Но больше всего бьет теперь по бандитизму ленинская новая экономическая политика... За Святогора очень досадно...
— А вы куда же? — спросил я Мостового.
— Наклявывается интересная работенка, товарищ комполка. Едем штурмовать твердыни науки.
— Чудно! — воскликнул Бондалетов. — Такой самостоятельный политик — и сядет за букварь?
— Эх, Иван! — покачал головой Александр. — Какой же из меня самостоятельный политик, когда молодежь начала забивать. Дал мне добрую политграмоту завод Гартмана, она только и годилась, чтобы бить контру. Чтобы строить социализм, нужна другая грамотешка. Слыхал про «Антидюринга»? Нет! Так вот, молодые политруки, какие недавно приехали в полк, знают его назубок, а я, как и ты, этого самого «Антидюринга» или, скажем, субстанцию — ни в зуб ногой. А знать их, видимо, надо. Что Ленин сказал? Он сказал, что на фронте кровавом у нас борьба кончается, а на фронте бескровном начинается.
— Куда же вас посылают? — спросил я.
— В Питер, в Толмачевку. Вот сотники тоже едут в Питер, только не в Толмачевку, а в Высшую кавалерийскую школу. На что Ротарев крепко сидит на своей Бабочке, а и он опасается, как бы молодые краскомы не вышибли его из седла.
— Мы с Лелекой в Винницу, в корпусную школу, — не без гордости заявил Очерет. — Будем учиться на младший комсостав.
— А как же твоя любезная, Семен? — спросил Бондалетов.
— При чем тут любезная? — расплылся в улыбке Очерет.
— При том, что ты будешь с учебой, а она... она, слыхать, осталась с утробой... Смотри, Семен.
— Бонжур вам, Иван. Чего мне смотреть? Приживусь в Виннице, а там выпишу и ее. Вместе что-нибудь откаблучим. Работу ей подыщем. Попрошу начальника школы. Там сейчас хороший человек — наш товарищ Карпезо...
— А одеть-обуть бабу? — щелкнув кнутом, подал реплику Земчук. — Думаешь как? Дело нешутейное!
— Эх ты — «одеть-обуть»! — пренебрежительно ответил Очерет. — В женских тонкостях, видать, ты не определяешься, а еще кубанский казак... Бабу греет не кожух, а веселый крепкий дух.
— А я в Симферополь, в кавалерийскую школу, — по всем правилам, как и полагалось будущему командиру, доложил Олекса Захаренко. — Прикачу на собственном Гусарике. Десять деньков — и мы в Симферополе...
— Теперь все ударились в учебу, — сказал Мостовой, подтягивая подпруги. — Слыхать будто и вас, товарищ комполка, намечают в Военную академию. Вот и наш бедняга Святогор мечтал о ней.
Будущие «штурмовщики науки», попрощавшись, направились в Винницу, а мы, сопровождаемые усиленной охраной, тронулись на Хмельник, в наш сильный боевым большевистским братством 7-й червонно-казачий полк — «полк конных марксистов».
