— Таких петлюр, которые идут против народа, надо рубать под корень, — послышался голос взводного Почекайбрата.
— Я... я... Ну какой же я Петлюра... — забормотал перебежчик.
— Смотри, как хлещет словесностью! — подал голос Мостовой, лежавший на полу рядом с лякуртинцем. — Чует, подлец, что наклявывается амнистия. Да, — задумчиво прошептал секретарь партийного бюро, — научит горюна чужая сторона...
— Многие из наших, — продолжал Цвынтарь, — которые записывались к Палию, так и думают: надо с оружием пробиваться до своих хуторов. А тут еще нам разрисовали, будто мужики на Украине только и ждут команды. Мы и оружие для них возили. Только зря, вижу, Палий с ним таскается.
— А Глушак давно с вами? — спросил я Цвынтаря.
— Это командир конного отряда?
— Он самый!
— Чего не знаю, того не скажу. Говорят, он из мазепинского конного полка. Вот, слышал, в Копычинцах он говорил: «Хлопцы, острите клинки. Нам вареников со сметаной никто не поднесет. Будем к ним пробиваться шаблюками».
Но Глушаку, зарубленному Храмковым на подступах к Старой Гуте, уже не добраться ни до вареников со сметаной, ни до отцовских загонов с откормленными свиньями.
Стремясь рассказать все, пленный продолжал:
— Сам Палий нам говорил: «Ступайте, хлопцы, смелее вперед. Винница и Жмеринка уже в руках атамана Крюка. Под Киевом стоит атаман Орлик, Полтаву забрал Левченко, а Катеринослав — атаман Брова».
— Теперь ваш Палий может давать горобцам дули, — злорадно бросил Запорожец.. — Атамана Крюка шлепнули...
Частый топот копыт, донесшийся с улицы, прервал допрос. В хату ввалился начальник особого разъезда. Цвынтаря увели. Качаясь от усталости, с мутными глазами, отделенный командир Лелека доложил, что на дороге Цымбаловка — Яблоновка все спокойно.
Замысел у нас был хороший: внезапной атакой, во фланг опрокинуть банду в трясину, но, повторяю, успех плана зависит не только от замысла... Отчитав Лелеку за то, что он покинул свой пост, я велел ему непрерывно следить за дорогой и сразу же послать донесение, как только палиевцы оставят место ночлега.
Что же происходило в стане диверсантов, пока Лелека во главе разъезда маячил на дороге Цымбаловка — Яблоновка? Об этом нам потом сообщили пленные петлюровцы.
В 11 часов ночи начальник штаба отряда сотник Аксюк, вызвав поручика Доценко, приказал ему пробраться на восточные хутора и установить, нет ли там красных.
На окраине Цымбаловки застава сообщила поручику, что какие-то всадники подъезжали с востока к селу и вновь куда-то скрылись.
Затаенный шепот постовых, лай собак, не умолкавших ни на минуту, пугливое поведение лошадей, то и дело шарахавшихся в стороны, холодная ноябрьская ночь, таившая в себе много неизвестного и страшного, — все это нервировало и поручика Доценко, и его разведчиков.
Ткнувшись в первый хутор и установив, что в нем никого, кроме жителей, нет, Доценко вернулся, разбудил Аксюка и, доложив о результатах разведки, направился спать.
Таким образом, добродий поручик, получив ту же задачу, что и Лелека, вел себя еще хуже, чем наш отделком. Помимо этого, поручик Доценко обманул командование, передав Аксюку, что в Терешполе заночевали 2000 казаков. А на самом деле вся бригада Багнюка вместе с артиллерией насчитывала лишь третью часть этого количества.
Объехав с комиссаром Климовым посты, я вернулся в штаб. Сел, положил руки на стол и, опустив на них голову, сразу же мертвецки уснул. Но спать пришлось недолго, минут десять — пятнадцать. Кто-то крикнул над ухом:
— Товарищ комполка, банда пошла!
Казаки, лежавшие на полу штабной хаты, вскочили на ноги. Вскоре по сигналу тревоги в предрассветном тумане собралась вся наша бригада.
Оказалось, что пока Лелека возвращался из Терешполя на свой пост, Палий не дремал. Банда покинула Цымбаловку.
Мы всей колонной выскочили из Терешполя и галопом понеслись вперед. Вдали, миновав пойму гнилой речушки, которая должна была, по нашему замыслу, превратиться в могилу банды, последние повозки Палия и всадники его тыльной заставы, едва различимые сквозь тяжелый синий туман, подтягивались к Яблоновке.
