От порыва ветра загрохотала вывеска магазинчика Фиорелло, стоящего рядом с конторой Винни. Я подняла воротник и пошарила в карманах в поисках перчаток.
- По крайней мере, «бьюик» в хорошем состоянии, - сказала я Луле. – Это ведь принимается в расчет, верно?
- Че? – произнесла Лула. – Только те, у кого нет крутой машины, могут ляпнуть такое. Как насчет радио? У него дрянное радио? Долби есть? (схема шумоподавления Долби – Прим.пер.)
- Долби нет.
- Держи карман шире, - заартачилась она. – Ты же не ждешь, что я буду кататься без Долби. Мне нужно малость горячей музыки, чтобы поднять дух для ареста этой задницы.
Я открыла ключом дверь «бьюика».
– Мы не арестовываем ничью задницу. Просто собираемся потолковать с Дядюшкой Мо.
- Конечно, - согласилась Лула, усаживаясь и с отвращением бросая взгляд на радио. – Я это знаю.
Я проехала один квартал по Гамильтон и свернула на Роуз в Бург. В январе район выглядел немножечко нерадостным. Дьявольски подмигивающие огоньки и красные пластмассовые Санты уже убраны, а весна еще только маячит на горизонте. Кусты гортензии представляют собой скучные коричневые ветки и ничего больше, трава пожухла от холода и потеряла краски, на улицах нет ни детворы, ни мойщиков автомобильных стекол, не орут радио, и даже кошка не пробежит. Двери и окна плотно закрыты ради спасения от холода и мрака.
Даже собственность Дядюшки Мо выглядела стерильной и неприветливой, когда я медленно подъехала и остановилась перед магазинчиком.
Лула бросила взгляд через боковое окно.
– Не хочу портить тебе малину, - произнесла она, - но, думаю, рай для сосунков закрыт.
Я припарковалась к тротуару.
– Это невозможно. Дядюшка Мо никогда не закрывается. С тех пор, как открылся в 1958-м, Дядюшка Мо ни дня не был закрыт.
- Ну, так знаешь что? Говорю тебе, он сейчас закрыт.
Я выпрыгнула из Большого Голубого, прогулялась до двери магазинчика Мо и заглянула внутрь. Света внутри не было, и Дядюшки Мо нигде не было видно. Я проверила дверь. Закрыто. Потом хорошенько громко постучала. Ничего. Проклятие.
- Должно быть, он заболел, - сказала я Луле.
Магазинчик сладостей стоял на углу, лицом к Феррис Стрит, боковая сторона приходилась на Кинг. Длинный ряд чистеньких двухквартирных домов тянулся вдоль Феррис, устремляясь в сторону самого центра Бурга. С другой стороны Кинг переживала трудные времена, и ее двухквартирные дома превратились во многосемейки. На Кинг не бросались в глаза чистые простыни и крахмальные занавески Бурга. Личная жизнь на Кинг являла себя в виде заношенных простыней и порванных штор и будила неприятное ощущение, что это было не более чем нежелательное общество.
- Какая-то жуткая старуха глядит на нас из окна соседнего дома, - сообщила Лула.
Я взглянула на следующий по Феррис Стрит дом и содрогнулась.
– Это миссис Стигер. В третьем классе она была моей учительницей.
- Спорим, это было то еще удовольствие.
- Самый длинный год в моей жизни.
До сего дня деление больших чисел вызывает у меня содрогание.
- Нам нужно с ней поговорить, - предупредила я Лулу.
- Ага, - согласилась Лула. – Такая пронырливая старушенция, наверняка, много всякого дерьма знает.
Я повыше подтянула на плече сумку, и мы с Лулой, чеканя шаг, подошли и постучали в дверь к миссис Стигер.
Дверь открылась достаточно, чтобы я смогла рассмотреть, что с годами миссис Стигер не сильно изменилась. Она все еще была тощей, как трамвайная рельса, со страдальческой физиономией и колючими маленькими глазками, сидящими в засаде под бровями, которые, видимо, были нарисованы коричневым фломастером. В прошлом году она овдовела. А за год до этого ушла на пенсию. Она была одета в коричневое платье с маленькими белыми цветочками, чулки и удобные туфли. Очки на цепочки висели на шее. Волосы, выкрашенные в коричневый цвет, были закручены в тугие локоны. Не похоже, что она приспособилась к праздной жизни.
Я вручила ей мою карточку и представилась, как агент по задержанию сбежавших из-под залога.
- Что это значит? – поинтересовалась она. – Ты офицер полиции?
- Не совсем. Я работаю на Винсента Плама.
