Чушь! Лир не примет никаких оправданий. Никаких! Если девки не будет завтра утром на объекте "А"…
Все тело который раз за сутки покрылось липким потом. Ну конечно! Он, Крас, единственный, оставшийся от старой команды. Единственный! Если, конечно, не считать Маэстро. Но Маэстро — это совсем особый случай. Он даже не профессионал, он поэт убийств! За много лет он не провалил ни одного активного мероприятия. У него, Краса, провалов тоже было немного, но они были: не ошибается тот, кто ничего не делает… Маэстро — делал и не ошибался никогда. По крайней мере в своем мастерстве, которое он давно считал искусством.
Неспешно, постепенно Лир поменял всех; раньше Крас не обращал на это внимания, было слишком много работы… Теперь… Малейший его прокол, и Лир примет фатальное решение. Или уже принял? Нет, вряд ли… Слишком многое и многие завязаны на него, Краса… Но если сейчас сработать неточно или халатно, Лир…
Вот именно!
Он почувствует это! По-чув-ству-ет! И тогда… Как он сам выражался: "Легче купить новую борзую, чем вернуть азарт старой. Только один человек может наплевать на меняющееся время — я сам. Остальные должны соответствовать.
Несоответствие времени — это больше чем преступление, это ошибка. А платить за ошибки каждый должен сам". Все эти мысли пронеслись стремительно, как комета. — Я еще раз тебя спрашиваю, Наблюдатель: ты полностью уверен, что нашу Куколку сейчас никто не контролирует? Подумай…
— Да. Я уверен.
— В таком случае… не будем огород городить. Захвати ее. Немедленно.
— Извините, босс, я же информировал вас: система охраны комплекса…
— Забудь об этом. С этого момента ты должен помнить лишь об одном: рано утром прибудет… Лир. У меня есть все основания полагать, что, если девка не будет схвачена и выдана ему головой, мы все, все, превратимся во «временную творческую группу». Хорошо, что ты вспомнил Таджикистан, мне нет необходимости объяснять:
Лир не оставляет концов, он зачищает всех!
Крас перевел дух. Единственное, что вызывало некоторое удовлетворение, — теперь не один не чувствует, как сердце летит вверх тормашками куда-то вниз, в бездну… Пусть Наблюдатель побеспокоится, если хочет жить!
— Ты хорошо меня понял?
— Да.
— И вспомнил Душанбе?
— Естественно.
— Тогда мы организовывали зачистку. Если теперь завалим это дело, зачистят нас.
— Понял.
— И времени у нас — только до рассвета. Где, ты говоришь, находится это заведение?
— Леонтьева, 3.
— Я буду сам. Так надежнее. Девчонку до моего приезда из поля зрения не выпускать.
— Есть. — Наблюдатель замялся. — Так что, «частников» не вызывать?
— Как скоро они будут на месте?
— Минут через десять.
— При стволах?
— Как положено.
— Вот и пусть едут. Чем больше мути, тем лучше. Поставь им задачу так, чтобы…
Ты понял?
— Да, босс.
— Действуй.
— Есть.
Да, именно так. Сидеть в этом благоустроенном склепе и ждать, когда кто-то решит твою судьбу? И чувствовать, как убегает время, будто кровь из вскрытых вен? Нет.
Действовать. Самому. Тем более — действие рассеивает беспокойство.
Мужчина рассовал по карманам несколько ампул, баллончик с газом, два бесшумных пистолета. Задержался у зеркала: лицо его было непроницаемым и спокойным. И никакого шрама. По крайней мере, в вечернем освещении заметить его было невозможно. А в ночи — и подавно.
Настроение улучшилось. Он любил вечера и ночи. Ночь — время охоты. Губы скривились в усмешке, мужчина открыл дверь и шагнул во тьму.
Метрдотель Василий Васильевич Ковров служил в этой должности двадцать пять лет.
Клиентов привык распознавать по виду, хотя и разные они были в разное времечко.
Но в последнее время стал уставать. Гипертония? Да нет. Он уставал от другого — от мельтешения жизни. И ум его не желал принимать ее, эту жизнь. Хотелось устоявшегося. А то — вчерашний школяр с «гайкой» с полмиллиона на пальце покровительственно хлопает по плечу, при нем дама, да какая, к черту, дама! — шалава, профурсетка, шалащовка гнутая, только что в мехах да цацках. А завтра — нет уж его, крутого этого; в Америке, там кольт-миротворец уравнивал шансы живых, у нас — «Калашников»: и дырок больше, и пуля весомее! Взамен того — уже и новый гуляет, да с той же шалавой, чтобы пропасть через год или раньше… Не нравилась Василию Васильевичу такая жизнь. Покоя хотелось. Когда пули близко ложатся, какая-то излетная и тебя поцелует. Но бросить работу, и что делать?
