Час, другой, третий… Изощреннее казни не выдумали даже китайцы!
Шло время, с приговоренным мило беседовали, даже шутили, предлагали виски или сигарету, вспоминали об общих женщинах… А он ждал. Ждал! Нет, не того, когда застынет цемент! Он ждал, что Дик, Пол или Глен, с которым и выпивали, и одних баб трахали, и с фэбээровцами стрелялись из «томпсонов», вдруг… простит.
Отменит приказ. Простит…
И даже когда уже выволакивали из теплой, уютной каюты богатой яхты, и когда тащили к борту, и когда ставили на самом краю — надеялся: сейчас, сейчас! Пока палач не подталкивал тихонько тяжеленький тазик… И тогда — дикий, нечеловеческий крик рвался из горла, чтобы разом захлебнуться в соленой, режущей, как пила, воде, разрывавшей легкие…
…Это не воспоминание даже, представление мелькнуло в голове Краса за долю секунды; он почувствовал, что промок насквозь от пробившего его разом горячего пота… Прохрипел:
— Где она?
— На юго-востоке города. Бегает как газель. Еле угнался. Мужчина отвернулся от микрофона, несколько раз глубоко вздохнул, стараясь выровнять дыхание.
— Хорошо, Наблюдатель. Докладывайте по порядку. Больше ничего обнадеживающего человек Красу не сообщил. Что произошло со вторым и третьим, что с Шаламом…
Хорошо, хоть не потерял девчонку. Это козырь. Если и не в игре, то в разговоре с Лиром точно.
— Вызови автомобиль.
— Уже сделал.
— Ты сможешь повязать девку? Наблюдатель помедлил.
— По обстоятельствам. — Снова помедлил, произнес:
— Она не так проста.
— Это я уже понял. Хорошо. Главное — удержи ее под наблюдением. Любой ценой. До связи.
— Есть.
Наблюдатель отключился.
Крас закурил, задумался. Итак, четвертый и пятый на связь не вышли. И сведений о них Наблюдатель не дал никаких. Или убиты, или… Второе хуже. Много хуже. И еще — Шалам. Если его захватили органы, да еще простреленного… Они вполне могут найти способ его разговорить. А это совсем скверно. Дьявол! Как плохо работать со связанными руками! В Москве он, Крас, уже отдал бы необходимые распоряжения, и Шалама не стало бы в течение часа. До того, как он сможет сказать хоть что-то.
А здесь… Ладно. И это теперь забота Лира.
Крас вышел, походил по комнате, настраиваясь на разговор. Лир — человек слишком серьезный, чтобы ему врать. Фальшь он чувствует как дирижер неверно взятую ноту.
Нужно взять ту ноту, которую он оценит.
Мужчина сел в кресло, спокойно, не торопясь, выкурил сигарету. Он был совершенно спокоен. Сел за компьютер. Кратко изложил все, что произошло. Отбил: «Оценка».
Подумал. Да, это вернее всего. Вариант "2". Это Лир поймет лучше и быстрее, чем что-либо другое.
Перечел написанное. Можно было бы лучше. Но не нужно.
Включил наивысший уровень защиты: если это сообщение и перехватят, расшифровать его смогут лет через сто.
А сто лет — это век. Другой. Кому тогда это будет нужно и зачем, неведомо.
Набрал необходимые шифры, дождался, когда зажжется зеленая лампочка, и нажал «ввод». Система выстрелила сжатый до микросекунды сигнал в ясное ночное небо.
Прошло десять минут. Пятнадцать. Двадцать. Неожиданно вдруг Крас снова почувствовал себя так, будто ноги ему уже обложили цементом… А что, если Лир не выйдет на связь с ним; что, если он уже отдал фатальный приказ, и через несколько часов — или минут? — появятся некие люди и… О, легкой смерти от Лира ожидать не приходится.
Когда прозвучал зуммер вызова, Крас снова весь покрылся потом, будто в сауне.
Поднял трубку:
— Крас.
— Лир. Ну здравствуй, Красавчик. При этом слове мужчину передернуло, но он только плотнее сжал губы.
— Прочел твой опус. И знаешь, что я тебе скажу, как писатель писателю?
— Я слушаю, Лир.
— Уж очень у тебя все складно. Прямо разработка совбеза, да и только. А попроще глянуть?
— Я попытался изложить только факты…
— И удобную для тебя версию. А, Красавчик? Не слышу!
— Я старался быть максимально объективным.
— Ладно… — металлически прозвучало в трубке. — Все это словеса. Пустой звук.
Метафизика. Буду завтра сам. Если упустишь концы — твоя печаль. Понять мне это будет сложно. А простить и вовсе нельзя. Ты понял?
— Я понял, Лир.
— А вот это хорошо. Ну да ты всегда отличался сообразительностью. Когда речь шла о смерти. О твоей смерти, Крас. — Человек на том конце провода замолчал. Наконец в трубке прозвучало:
