— Тебе нужно в училище?
— Мне нужно было в училище два часа назад. Сейчас уже нет. В любом случае, милая девушка, я провожу тебя.
— А я и сама не боюсь! Тем более со стволом! — задорно заявила Наташа. Володя посерьезнел:
— Брось, Наташка. Ты же все равно не сможешь выстрелить в человека.
— Не-а. Не смогу. Но напугаю до смерти! — Девушка быстро упаковала оружие, патроны в сумку. — Егоров… Раз уж ты не спешишь, подожди меня еще минуток десять, ага?
— Да запросто!
— Пойдем!
Они поднялись из убежища-тира, прошли пустой и гулкий школьный коридор. Наташа чувствовала, как у нее захватывает дыхание и наворачиваются слезы: она помнила.. как ходила по этому коридору еще первоклашкой с четырехугольным ранцем за плечами и мешком со сменной обувью, и тогда стены казались ей огромными, а верхние этажи школы, где обитали старшеклассники с длинными, под Битлз, волосами и пробивающимися усиками, виделись совсем другим, недостижимым, взрослым миром… А теперь…
— Мы выйдем через спортзал, там дверь на защелке, ага?
— Как скажете, милая девушка.
— Только я в душик забегу, это пять минут. А то.. А то как-то чувствую себя после такой стрельбы… Ничего?
— Я покурю пока.
— А капля никотина — убивает!
— Я же не лошадь!
— Не-а. Ты — Тигра Полосатый! Дашь затянуться?
— Спички детям…
— Сам ты дите! — Девушка скрылась за маленькой дверцей.
Она разделась, запустила воду, зажмурившись, стала под прохладный душ… Слезы потекли сами собой, девушка прикусила руку, чтобы он там, за дверью, не услышал… Казалось, все напряжение этого странного вечера выливалось теперь солоноватой влагой из глаз. И вместо него появилось какое-то новое, неизведанное чувство, что сейчас ей подвластно все-все на этом свете, что стоит ей только вот так, нагишом, выйти из дверей спортзала, и она легко оттолкнется от земли и поплывет туда, вверх. в потоках теплого летнего вечера, купаясь в напоенных ароматом скошенной травы струях, а город будет спать где-то там, внизу, и все люди этой ночью увидят только хорошие сны и будут счастливо очарованы и сегодня, и всегда…
Она прогнулась всем телом, почувствовав тепло в груди, и тепло это разливалось вниз, пульсировало, согревало… Девушке казалось, что губы ее разбухли от сухой жары, она жадно хватала капли влаги… И еще… Она вдруг впервые с такой силой ощутила юную гибкость собственного тела, словно она была травинкой, стелющейся веткой ивы, тонким солнечным лучиком, играющим блика ми по воде малой безымянной реки… Володя не слышал, как дверь открылась; он увидел упавшую на пол полоску света, обернулся… Девочка стояла перед ним нагая и смотрела в глаза; губы были приоткрыты, словно она желала и никак не могла пронзнести единственное, тайное, заветное слово…
Мужчина застыл, девушка сделала шаг к нему, еще…
— Только не отталкивай меня, пожалуйста, — произнесла девушка едва слышно.
— Я тебя люблю, — прошептал он те слова, что Наташа так долго ждала. И почувствовала, как стало легко… А он… Он произнес их впервые в жизни…
…Его руки ласкали ее то нежно, едва прикасаясь к упругой коже кончиками пальцев, то властно, будто желали подчинить ее, и без того покорную, новой, незнаемой прежде силе… Она гладила кудлатую голову, чувствуя, как его губы скользят все ниже, закрыла глаза и словно полетела в теплых, невесомых воздушных струях, пахнущих ключевой водой и травным покосом… Потом… Все тело пронзило неизведанное наслаждение боли, волна острого восторга охватила все ее существо, она словно взлетала все выше, на неведомый ник, кусая губы, боясь криком спугнуть то, что будет прекрасней всего, испытанного ею в шестнадцатилетней жизни… И потом… Потом будто громадная волна ударила, обволокла, затопила с головой, когда не можешь ни дышать, ни видеть, ни слышать ничего, кроме собственного крика-стона, стона высокого, небывалого наслаждения…
Через год они поженились, а еще через год родилась Алька.
