Знаешь… Я как-то спросила Сашу Буникова: «Почему, чтобы выжить, нужно непременно стать сволочью? Или, по крайней мере, казаться ею?»
Он тогда ничего не ответил. Олег… А ты знаешь?
Гончаров молчал. Что он мог ей ответить? Ничего. Ни-че-го.
— Извини, я, наверное, эгоистка. Ты вот молчишь, а у тебя за спиной тоже немало накопилось… Просто… Знаешь, когда сидишь одна и хочешь рассказывать все это снова и снова… Когда с кем-то поделишься страхом — уже не так страшно самой…
И еще… Каждый раз, когда я рассказываю, все надеюсь: вот, сейчас, скоро я все-все вспомню… Про папу… Про маму… А ничего не вспоминается… Пусто…
Словно я и не рождалась никогда… И живу не своей жизнью… Или вообще — не живу…
Аля встала, подошла к окну, чуть отодвинула штору и замерла.
— Снег выпал… — прошептала она.
— Снег?
— Ага. Это всегда как сказка… Будто все плохое осталось в прошлом, а впереди что-то новое, неизведанное, чистое… Может быть, таким бывает счастье?..
Знаешь, как только я тебя увидела там, в ресторане… У меня было ощущение, что я тебя уже видела где-то, что я тебя знаю, что… Потом, когда мы сюда ехали в автобусе, в эту квартирку, я пыталась тебя представить… Ну, какой ты…
— И какой?..
— Ты оказался еще лучше… — Аля подошла к нему, потерлась носом о плечо. — Таким, каких сейчас уже не бывает. Только ты очень грустный. Олег… А расскажи о себе. Пожалуйста…
— Из меня плохой рассказчик. Правда. Получается всегда или долго, или совсем неинтересно. — Ты говорил, что воевал…
— Про войну? Тут вся жизнь как война…
— А все-таки.
— Я действительно не умею рассказывать.
— Ну… Так нечестно!
— Может быть, потом?
— А оно будем, это «потом»?
— Обязательно.
— Олег… А фотографии у тебя есть?
— Фотографии?
— Ну да. Семейный альбом. Ты и не представляешь, как я люблю рассматривать семейные альбомы!
— А вот семейного как раз нет. Здесь нет.
— А какой есть?
— Один — старый совсем, еще детский. Другой — армейский.
Аля вернулась на постель, села по-турецки:
— Покажешь?.. Это же здорово — иметь альбом о детстве! — Она улыбнулась. — Даже если оно было трудным.
— Да нет… У меня было нормальное.
— Тем более.
— Ты правда хочешь посмотреть?
— Еще как!
Олег встал, вынул из секретера два пухлых томика. Это не были альбомы в принятом смысле: фотографии были напиханы между плотными картонными листами безо всякой системы и порядка…
— Это ты? Ушастый какой! И беззубый!
— В первом классе…
— А здесь — черный, как негр… Знаешь, ты был очень красивый мальчик.
— Да я и сейчас ничего…
— Кто бы спорил!
Аля бережно переворачивала страницы, рассматривая черно-белые фотографии…
— Ты знаешь… Наверное, жизнь раньше была счастливее… А люди УЖ точно счастливее! У них… У них глаза другие.
— Да разные были люди… Всякие. Хотя ты права: столько дерьма на поверхности не плавало.
Она открыла афганский альбомчик — он был не в пример тоньше.
— Это ваш отряд?
— Несколько человек. Здесь не все. Вообше-то в Афгане нам строго-настрого запрещали снимать, но это попервоначалу. Да и…
— Вы после боя?
— Да.
— А чего такие веселые?
— Все живы. Тогда были все живы.
— Олег… А поле боя, оно, наверное, жутко выглядело? Гончаров пожал плечами:
— Скорее странно. Да и не подходит здесь название «поле боя». Не Бородино ведь и не Ватерлоо. Засадами работали: мы на них охотились, они — на нас…
— Я не поняла, почему «странно»?
— Когда «духи» отступали, они, как правило, не уносили убитых, оставляли. Но забирали оружие и одежду. Всю одежду. Как они успевали это сделать в бою — непонятно. На выжженной земле оставались лишь обнаженные трупы. Это… От этого бывало как-то не по себе. Особенно сначала. Потом привыкли. Человек ко всему привыкает.
Аля переворачивала страницу за страницей, рассматривая снимки. Этот лежал отдельно. Он выскользнул из пачки фотографий и упал на пол.
Аля быстро подняла. Еще не рассмотрев как следует, она заметно побледнела…
— Это Афганистан? — спросила она едва слышно.
— Да.
Гончаров тоже рассматривал снимок, думая о чем-то своем, и не сразу заметил ее состояние.
— Это после боя… Вернее… Это не бой был — побоище. Нас подставили, как колченогих щенков. Погибли все, кроме троих. Здесь нас только двое, третий был в госпитале в это время.
