— Само, отстань от человека, — остепенил своего Череп и повернулся к Михаэлю вплотную: — Твое прошлое — это твое прошлое. Сейчас ты один из тех, кого завтра здесь уже может и не быть. Отдыхай.
— Кирка, дружок, позови-ка сюда нашего лошадиного друга. Да поосторожней, не тревожь народ лишний раз… — каторжник с грустью взглянул на дно опустевшего кувшина, — для кого-то из них эта ночь будет последней.
Череп старался не смотреть в глаза советника тайных дел. Редко кто мог выдержать прямой взгляд Вирбахта и тем более, глядя в эти пустые, отдающие мертвечиной глаза, солгать.
В свою очередь, Вирбахт в который раз пытался понять человека, сидящего напротив него. Ему было за пятьдесят. Двадцать лет каторги, из них пять — на галерах. Судья ночного мира. Именно его приглашают разрешать споры и раздоры среди тех, кто живет по своим законам, не подчиняясь законам людским. Руки по локоть в крови, грабеж, вымогательства, пытки. Приговорен к смерти в двух королевствах грани. Любящий отец, добрый сосед, вставший грудью на защиту людишек, когда пьяная солдатня устроила погром в квартале нищих. И он же буквально на следующий день собственноручно вырезал почти весь торговый караван, отказавшийся платить ему дань. И ни одного свидетеля! Но это был он! Он! Вирбахт в этом даже не сомневался.
И с такими… заслугами он, сам еще не ночной король, но его приближенный, соглашается быть подсадной уткой! Здесь советник просто разводил руками.
— Что скажешь? — наконец начал разговор вельможа.
— По поводу этого парня? Если мне будет позволено говорить прямо, господин…
— Можешь не стесняться, — успокоил безносого советник.
— Я бы убил его и не пожалел о содеянном. Он самый обыкновенный насильник и убийца. Лично я презираю таких, как он. Мы подсунули ему в питие щепотку фэла. Его развезло, и он начал рассказывать о своих… подвигах. — Ремесленник буквально выплюнул последнее слово. — Он был в гвардии «золотых», участвовал в рейдах по сбору дани. Я думаю, вы понимаете меня?
— Я знаю, о чем речь, — Вирбахт кивнул.
— Так вот, после смерти короля, кстати, он был свидетелем его смерти, наш Филин уехал к себе на родину — куда-то на юг страны. Но его нашел один из бывших командиров и заставил снова служить. Я так понял, что его шантажировали. Чем? Здесь он не раскололся. Может, в одном из рейдов наш герой проявил излишнее усердие, может, еще что. Его передали с рук на руки молодому дворянину, которого, между прочим, он боится как огня.
— Кто такой? Как выглядит?
— Только имя — Яра. Больше ничего.
— Яра, говоришь? — недобро усмехнулся тайник. — Если я не ошибаюсь, то это переводится как «никто» или как «безликий»?
Череп недоуменно повел плечами в ответ.
— Пусть будет так. Еще что-нибудь?
— Он должен был следить здесь за каким-то громилой. За кем именно, он не признался. И еще, когда действие фэла ослабло и Филин стал приходить в себя, то сразу же попытался выяснить, сколько он может проторчать здесь. Он очень торопится. Его ждут, и, по-моему, как раз этот «никто» ждет.
— Ну и пусть подождет еще немного. Через день, максимум два его отпустят на все четыре стороны. — Вирбахт, достав из-за пазухи свернутый в трубочку исток бумаги, передал его каторжнику: — Это тебе.
Безносый, не скрывая нетерпения, схватил письмо и, развернув, немедленно углубился в него. Когда чтение было закончено, он поднял голову на тайных дел советника.
— Спасибо… господин… — довольно улыбнулся вор, — я искренне рад за то, что вы сделали для моих друзей.
— Не за что… — пожал тот плечами, — Значит, так. Этот Филин должен выйти из камеры живым и на своих ногах. Это раз. В оставшиеся дни слушать каждое его слово, примечать каждое движение, жест. Кто он на самом деле, и зачем он здесь? От этого зависит многое. Это два. Последнее…
Вирбахт, встав из-за стола, начал неторопливо, взад-вперед, прогуливаться по камере.
— Я уполномочен сделать тебе предложение. Никакого пресса. Услышав подробности, ты можешь его принять, можешь отвергнуть. При отрицательном ответе все остается как есть. Но если ты успешно выполнишь порученное дело, то сможешь беспрепятственно отправиться к Хрустальному морю…
