Трольхеттен - страница 14
9.
Утро нового летнего дня Павел Константинович Мартиков встретил сидя на крутом правом берегу Мелочевки на самом краю Степиной набережной, что протянулась почти через весь город от старого кладбища до заброшенного завода. Набережная эта, получила название вовсе не по имени героя-сталкера Степана Приходских, как кажется на первый взгляд, а по другому Степану - беспородной, блохастой, но очень доброй псине, которая жила на этой набережной много лет. Пес Степа серо-коричневой масти, отрада маленький детей, а после их младших братьев, а после и их собственных отпрысков он прожил долгую и насыщенную жизнь шестнадцать лет на фоне медленно грязнеющей реки. Шестнадцать лет шума плотины в ушах. Годы вкусных подачек, и пинков ногами от злых людей, за эти бесчисленные смены сезонов жильцы Верхнего города привыкли видеть точеный силуэт собаки на фоне светящего из-за пышных крон деревьев заходящего солнца. Степан всегда встречал закат на одном и том же месте на правом берегу речки. Он садился, вытягивал шею и нервно нюхал закатный воздух и смотрел всегда куда то на юг, там где потихоньку росли и росли этажи Верхнегородских зданий. Казалось, он ждет, ждет какой то миг, какого-то вольного ветра, приносящего запах дальних странствий. Ждет, чтобы, почуяв его, сорваться с места и навсегда покинуть этот город. Может быть вот за эти отсидки, за этот странный собачий наблюдательный пост люди и прозвали полоску мутного песчаного берега Степиной набережной. Почему бы и нет, ведь пес считал это место своим. В конце концов он исчез. Тихо и без помпы, просто не пришел как обычно на берег и закатный оранжевый луч высветил лишь пустой песчаный пляж. Собачьи останки так и не нашли, и многие склонялись к мысли, что пес нашел свой последний приют в реке. Отчасти так оно и было, вот только в тихом омуте под кипящей пеной позади плотины вы не найдете обглоданный рыбой собачий скелет. Окрестные дети долгие недели проливали слезы над исчезновением собаки (и надо сказать, что и некоторые взрослые, вспомнив молодость, украдкой смахнули слезинку) и дошло даже до того, что местные власти прониклись детским горем и официально присвоили имя песчаному пляжу, так что на всех современных картах вы сможете увидеть название "Степина набережная" вытянувшееся вдоль изгибов реки. Одно время тут даже хотели установить памятник псу из бронзы (или хотя бы гипса), но до этого руки властьимущих так и не дошли. А вот теперь здесь сидел Мартиков слишком испуганный и опустошенный, чтобы вспомнить про обретавшегося в этом месте когда-то пса. Старший экономист сидел на прохладной земле в странной детской позе, он подтянул ноги к подбородку и обхватил руками колени. Мысли буйным вихрем проносились у него в голове. Началось все с того, что он прогнал грабителей . О да, он помнил ту одуряющее чувство ярости, что его тогда охватило. Серьезно он покалечил налетчиков? Мартиков покачал головой - не вспоминается. После этого он отправился домой к жене с твердым намерением переселить ее в мир иной. А потом... что случилось потом? Потом ярость спала, исчезло буйное нездоровое веселье и он остановился посреди двора в двадцати шагах от подъезда ошеломленный и испуганный и с полным беспорядком мыслей в голове. Припадок злости, в котором он напал на налетчиков теперь пугал его самого. Пугал до печеночных коликов, до обморока. Это чудовище, что только шло через двор с намерением совершить убийство просто не могло быть им - старшим экономистом "Паритета" Мартиковым. Откуда столько агрессии, он ведь мухи не обижал в детстве? И драться не любил, за что не раз бывал бит. Тупой хруст с которым обломок кирпича втыкается в спину бегущему налетчику, теперь он снился Мартикову ночами. Вчера он явился домой в полном разброде чувств. Его жена, открыла было рот для длительной свары, вдруг заметила его взгляд и в итоге не сказал не слова. Мартиков был мрачен как туча, под глазами у него набрякли мешки, а глаза покрылись сектой кровеносных сосудов. Ночью он спал плохо, ему снились дурные сны. В них Павел Константинович на кого-то охотился. Вроде бы была ночь, сверху светила луна, а он несся, низко стелясь над мокрой землей и ловил разлитые кругом запахи - запахи жизни, теплой крови, множества мелких полных теплой крови существ. Океан теплых запахов, но вот среди них прорезается один, резкий, сильный, бьющий по нервам. Запах добычи. Его добычи. А дальше сон становился калейдоскопом кровавых кадров. Бег, учащенное дыхание, крохотное звериное тельце впереди. Крик, хруст костей, теплая кровь во рту. В пять утра Мартиков пробудился со слабым задушенным криком. Его била дрожь, а во рту стоял жуткий железистый привкус. Рот был полон. Павел Константинович перевернулся и выплюнул на пол то, что наполняло его ротовую полость. Красная пузырящаяся слюна хлынула на дорогой вощеный паркет, разлилась неаккуратной луже. Лужей крови. Мартиков тихо заскулил от ужаса, в глазах еще прыгали кадры страшного сна. Маленький зверек... кто это был? Мышь, землеройка, заяц? Много меха, он набивался в рот, мешал. В какой то момент образ терзаемого зверька наложился на фигуры вчерашних налетчиков и... пришелся впору. Все правильно, и животное и люди были жертвами. Добычей. -Да что же это?! - простонал Павел Константинович и, спустив ноги с кровати на пол, сел. Бросил взгляд на закрытую дверь смежной комнаты, где спала жена - они уже полтора года спали порознь. Сейчас это было даже на руку. Не стоит ей видеть кровавое пятно на паркете. Он посидел так минут пять, глядя в окно. Тучи расходились и день обещал быть солнечным. Давно пора. Сквозь рваные окна в облачном массиве смотрели утренние звезды. Город сонно гудел, по большей части он еще спал. Но вот шум машины на шоссе, где-то залаяла собака. Далекий стук колес электрички отходящей от вокзала на краю Верхнего города. И никакого леса, никакой ночной охоты. Источник крови он нашел довольно быстро. Рваная рана на нижней губе, наверное он сам ее и прикусил пребывая в сновидениях. Сейчас кровь уже не текла, а ранка покрылась шероховатой корочкой. -"Ну даешь ты, Павел Константинович, сам себя искусал" - подумал Мартиков постепенно успокаиваясь. Неслышно как мышь он проскользнул в ванную и, стащив оттуда половую тряпку, тщательно затер следы кровавого конфуза. Кровь еще не успела засохнуть и потому убиралась довольно легко. Закончив работу он полюбовался на результат паркет, чистый и гладкий. И никакой крови! Спать ему больше не хотелось, свет нового дня вселил в него бодрость (а еще не хотелось думать о том, что сны могут вернуться стоит лишь закрыть на пятнадцать минут глаза), и потому Мартиков решил прогуляться. Ну, пройтись по пустынным улицам, глотнуть бодрящего утреннего воздуха. Вы скажете, это безумие, мечтать о прогулке в пять утра, когда на улице только что закончился дождь? Но Мартиков в тот момент не был хозяином своей судьбы. Потому он бодренько оделся, тщательно застелил кровать, напевая при этом некую песенку. А потом, облачившись в испачканный грязью плащ, вышел из дома. Его жена так и не проснулась. На улице было сыро, промозгло. Солнце только вставало над горизонтом, но робкий оранжевый свет зари надежно скрывала серая занавеса туч. Тут и там дорогу перегораживали широкие лужи, с такой массой воды, что они выглядели минимизированным вариантом Тихого океана. Народу почти не было, еще бы кто захочет покинуть теплый уют своей квартиры на эту дождливую сырость. Мартикову подумалось, что неплохо было бы забрать свою машину, что так и стола на стоянке у "Паритета". Почему он бросил ее вчера? Ах, да, Долг и Срок теперь они представлялись ему уродливыми кривоногими карликами, сгорбленными, с круглыми вытаращенными глазами, похожие друг на друга в своей безобразности. Шлепая по лужам, он пересек Верхний город, и под неприветливым взглядом ночного сторожа фирмы проследовал на стоянку. Машина у Мартикова была хорошая бутылочного цвета "фольксваген пассат" последней серии. Сейчас она одиноко обреталась под окнами фирмы, укоризненно поглядывая на хозяина глазами фарами. Павел Константинович улыбнулся с сумасшедшинкой, но тут ему подумалось что автомобиль, наверное, тоже придется отдать в счет мерзавца Долга и улыбка его приугасла. С застывшим лицом он выехал со стоянки и поехал по Покаянной улице бездумно глядя как дворники смахивают со стекла утреннюю морось. Когда он повернул с Покаянной на Большую Зеленовскую это случилось снова. Большая Зеленовская улица вела в центр города и потому имела более-менее гладкое покрытие, то есть это была одна из немногих городских улиц, на которых можно было прилично разогнаться, что бывший старший экономист и сделал. На середине трехполосного шоссе он повстречал собаку. Крупную сильную восточноевропейскую овчарку чепрачного окраса. Молодой дурной пес выскочил на дорогу, не обращая внимания на предостерегающие крики хозяина, и неожиданно очутился прямо перед автомобилем Мартикова. Павел Константинович среагировал моментально выворачивая руль и прижимая тормоз действуя не раздумывая, как любой водитель с многолетним стажем. А потом в его сознании вдруг произошел раскол. Раскрылась та вчерашняя трещина и поделила разум водителя на две совершенно разные половины. Эти две части объединяло лишь общее тело, желания и устремления у них были совершенно разные. Одна из них все еще хотела остаться старым Мартиковым, быть добрее, человечней и вывернуть резко руль, чтобы обойти замершее в свете фар живое создание. Пусть потом случится суд, путь отберут эту машину и он останется ни с чем, пускай, зато эта молодая глупая тварь будет по-прежнему радоваться жизни. А вместе с ней и ее незадачливый хозяин. Нога придавила тормоз и колеса добротно выполненной немецкой иномарки тут же откликнулись блокировкой, шины сначала зашуршали по мокрому асфальту, а потом нагрелись и, испарив влагу, пронзительно взвизгнули. Вторая часть Мартикова с ненавистью смотрела через Большой каньон на первую. Она хотела всего одного - давить. Эта была та часть, тот злобный двойник, что заставил своего хозяина напасть вчера на грабителей. Это он думал об убийстве и ему снились сны с кровавой охотой. Для этой темной сущности не было ничего слаще чем ударить пса бампером, так чтобы его подкинуло и отшвырнуло метров на десять вперед, а потом поддеть на крыло, превращая собаку в сочащийся кровью труп в котором не было не единой непереломаной кости. Мартиков усмехнулся - дико, глаза его вылезали из орбит. Нога в дорогом, хотя и измазанном грязью ботинке отпустила тормоз и крепко придавила газ. Колеса прекратили скольжение, освобождено крутнулись, разгоняя машину ее быстрее. Пес в ужасе замер как раз посередине прерывистой разделительной полосы, свет габаритов отразился у него в глазах и зрачки на миг вспыхнули зеленым. Но сидящий за рулем человек вовсе не хотел убивать пса, не хотел, чтобы он погибал под колесами. Это было... это было неправильно, как неправильны были желания второй половины, что стояла по другую сторону каньона. Мартиков попытался снять ногу с газа и не смог - ведь если он сбросит газ, есть шанс не зацепить животное, и оно уйдет живым! -Нет, господи, нет! - заорал Павел Константинович, срывая голос. Так и не отпустив газ (а он не мог это сделать разрываемый на части двумя прямо противоположными желаниями), он изо всех сил крутнул влево руль, сделав это в самый последний момент, когда до собаки оставалось метра два. Пес спас себя сам, он преодолел столбняк и кинулся вправо к хозяину, что в почти истерике выкрикивал раз за разом его кличку. Машина по касательной ударила собаку, отшвырнула ее в сторону и пронеслась мимо, обдавая животное едкими запахами бензина и горелой резины. Овчарка упала на бок, воздушные потоки бешено трепали ее шерсть. Хозяин уже бежал к своему питомцу, на его лице было растерянность и зарождающиеся ростки горя. Однако не успел он еще пересечь крайнюю правую из полос, как пес встал и довольно бодро поковылял ему на встречу. Для него все закончилось благополучно. Но не для Мартикова. Для Мартикова все еще, похоже, только начиналось. На перекрестке большой Зеленовской с Центральной улицей он чуть не врезался в черный блестящий сааб и успел затормозить только в самый последний момент, и тормозные колодки его машины еще с полминуты светились нежно розовым светом. Проехав полкилометра по Центральной и свернув на Зеленовскую малую, Павел Константинович остановился и, бросив машину, пошел к реке. Сознание его мутилось, и напоминало широкую воронку водоворота в котором стремительно крутились бессвязные обрывки воспоминаний мешаясь с фрагментами ничего не значащих мыслей. Кошмар, начавшийся вчерашним вечером и не думал исчезать. Наоборот, он крепчал, набирал силу, развивался, как развивается в жуткий шторм, зародившийся легким бризом циклон. Мартиков миновал мост и вышел к реке - тихой и туманной в это утро, источающей слабые ароматы тины и аммиака. И вот теперь бывший старший экономист Мартиков сидел на Степиной набережной и пытался привести свои мысли в порядок. А редкие жители, выглянувшие в этот ранний час из окна, замечали его смутную фигуру на том самом месте, где столько раз встречал закат легендарный пес и всматривались повнимательнее - не вернулся ли он, всеобщий пушистый любимец? А потом растерянно моргали и отворачивались, когда фигур вдруг стало две. И обе человеческие. А всхлипывающий и бормочущий что-то себе под нос Мартиков почувствовал, как на плечо ему легла чья то рука.
