– Я не люблю это слово. Я военный санитар. Что с вами случилось? Турист, да? Не надо бегать по горам, если у вас слабая нога.
Он обернул подъем ноги Жерфо куском ткани и начал наматывать вокруг изоленту.
– Я упал с поезда.
– Кости я поставил на место, – проговорил старик. – Я капрал Рагюз. С какого поезда? Как ваше имя?
– Жорж, – ответил Жерфо и быстро добавил: – Жорж Сорель. Я упал с товарного поезда. Я бродяга, понимаете?
Капрал Рагюз распрямился, вытер руки платком в фиолетовую клетку и стал укладывать в карманы то, что из них вытащил банку с мазью, обертку куска ткани и изоленту.
– До завтрашнего дня не двигайтесь. Португальцы позаботятся о вас. Они хорошие ребята. А завтра утром я приеду за вами с мулом.
– Еще одна ночь здесь? Но я болен! – воскликнул Жерфо.
– Ничего страшного, – уверил Рагюз. – Выпейте вина.
– У меня нет денег.
– Я делаю это не ради денег, – сказал старик, – а просто чтобы помочь ближнему.
Капрал Рагюз уже давно не был военным и никогда не был капралом. Он едва попал на военную службу. Слишком молодой во время первой мировой войны, он чуть не оказался слишком старым во время второй. За шестимесячное ожидание маловероятного наступления итальянцев он приобрел некоторые познания в работе санитаров и стал погонщиком мулов. Пострелял он только во время немецкой оккупации, и то главным образом не в людей. В обмазанной известью комнате, в которую он поместил Жерфо после того, как привез его на муле, были странные украшения: портрет Сталина и портрет Луи Пастера, который в действительности был фотографией Саша Гитри, исполнявшего роль Пастера в кино. Жерфо пролежал в ней неделю. Он прочитал альманах Вермо, "Жизнь муравьев" Метерлинка и удивительную биографию некоего отца Бар-маки, миссионера и авиатора. Воображение Жерфо особенно поразили страницы, где кровожадный кюре между двумя бойнями в Альбоше пытается разрешить вставшую перед ним проблему с флажком. Этот трехцветный флажок, закрепленный на расчалке аэроплана летающего попа, без конца рвался от скорости. Идеальным решением стала слюда. Конец книги, полный описаний прокаженных негров, был омерзительным.
Рагюз наложил Жерфо гипс и в первые дни приносил ему есть: по утрам – бледный кофе, свежий сыр и противную самогонку из гнилых фруктов, главным образом груш и айвы; днем и вечером – суп, хлеб, колбасу с огромными глазками прогорклого жира, сыр, иногда макрель в белом винном соусе в длинных и узких консервных банках и красное вино, светлое и кислое.
– Надо есть, Сорель, – говорил капрал. – Надо набираться сил, чтобы срослись ткани.
Через некоторое время Жерфо мог доковылять из своей комнаты до стола в общей. Дом Рагюза, стоявший на склоне горы в стороне от деревни, был построен из камней без раствора и покрыт шифером. Внутри он был выбелен известью. Большие куски гранита, положенные на шифер, не давали ветру сорвать его. Второго этажа в строгом смысле не было, но из-за склона под домом имелось место для погреба и стойла, выходивших на нижнее течение реки. Рагюз держал там свои бутылки, продукты, самогонный аппарат и мула. Наверху были общая комната с очень большой печью и базальтовой раковиной и две спальни. В комнатах были маленькие окошки, разделенные на квадраты, с деревянными ставнями с вырезом в виде сердца.
– Я сразу понял, что ты не настоящий бродяга, – сказал Рагюз, набив рот сыром и наливая вино.
В это время они обедали. Массивный стол казался лакированным от грязи. В печи трещали дрова. Жерфо зарос неухоженной светлой бородой. Раненая нога оставалась слабой. Рана на голове заросла, но на этом месте появилась седая прядь, которая так и осталась в течение всей жизни Жерфо.
– Я ушел от жены, – ответил Жерфо. – Это правда.
– Я тебя ни о чем не спрашиваю. Пошли со мной.
Так и не прожевав сыр, но надев шляпу, старик, ворча, поднялся и направился в свою комнату. Удивленный Жерфо тоже встал и быстро осушил свой стакан.
– Ты умеешь стрелять, Сорель?
– Что?
– Стрелять, – повторил Рагюз, перешагивая через порог.
Жерфо шел следом. Он впервые очутился в комнате Рагюза. Она не отличалась от той, что занимал он сам. Старая мебель, железная кровать, иллюстрированный календарь, изображающий Елисейские поля ночью, на столе – противопомеховая сетка, хотя нигде в доме не было радио, отвратительно раскрашенный портрет Мартин Кароль. Большой сундук, шкаф, пирамидка для оружия, в которой стояли охотничьи ружья "фалкор" и "шарлен", а также карабин "уэзерби".
