Решили отправить гонцов в Коломенское, и выбрали троих детей боярских, а меня четвертым. И мы тотчас отправились в путь. Настёнка мне из-за дерева платком помахала. А Захар Ляпунов нам вслед крикнул:
— Встретимся на Пожаре у Лобного места!
Миновали мы Китай-город, по мосту переехали в Заречье, и оттуда Серпуховскими воротами к Даниловскому монастырю направились. Кругом монастыря цариковы люди бродили. Вот мы им и говорим:
— Бегите-ка в свой табор да скажите своим боярам и дворянам, пусть пришлют преговорщиков.
— А вы кто? — они спрашивают.
— Мы, — говорим, — выборные от московских служилых людей.
Недолго мы прождали, и вот приезжают переговорщики от цариковых бояр: от князя Трубецкого, от Сапеги и от атамана Заруцкого. Сказали мы им, что задумали Шуйского свести. Они же меж собой переглянулись и ответили:
— Бог в помощь! Давно пора.
— Только надобно, чтобы и вы своего царика связали и к нам в Москву привели. И тогда мы все купно соберемся и решим, кому быть царем.
— Это можно, — сказали они. — Что нам до царика? Нам он давно опостылел. На кол его посадить, и всего делов.
— А вы поклянитесь, что не обманете.
— Зачем нам вас обманывать? Ступайте, вяжите своего Василия, а мы завтра же своего Димитрия повяжем.
Поехали мы обратно в город, нашли Захара с товарищами у Лобного места и всё им рассказали. И тотчас же Захар повел нас в Кремль, в палаты царские. Хотел и я с ним к царю пролезть, но не сумел: слишком много было охотников, отпихнули меня. Пришлось вместе с прочими, кто в палатах не поместился, у крыльца ждать.
А стрельцы, что крыльцо охраняли, нисколько нам не препятствовали, а только спросили:
— Что, православные, хотите царя-батюшку с престола свести? Ну, туда ему и дорога. До чего Россию довел, подлец!
В скором времени выходит Захар Ляпунов, усы дыбом, глаза горят, взмок весь, кулачищами машет.
— Не слазит, собака, сопротивляется! Я ему говорю: Василий Иванович! Люди московские тебе челом бьют. Ты на царство сел не по праву, избран не всенародно. Через то и нет счастья царству твоему. Видишь сам, что делается: вся земля разорена, кровь льется, враги одолевают. Как твои братья пойдут на войну, так всякий раз со срамом возвращаются, а войско разбегается. Защитника нашего и спасителя, Михайла Скопина, вы отравой окормили. Положи посох свой, сойди с царства! А мы уж о себе сами порадеем. Так и сказал, без увертки и прямо, посовести. А он как вскочит, как ножками затопает! Нож даже выхватил, на меня замахнулся. Ах ты, кричит, сукин сын, выблядок! Как ты мне смеешь такое говорить, когда мне бояре этого не говорят? Я ему отвечаю: Василий Иванович! Убери ножик! И не тронь меня, а то я тебя как вот этой рукой возьму, так в прах и изотру! Кулак ему показал, он и обмяк. Ну ладно, думаю, государь! Будут тебе бояре! Пойдем, братцы, объявим народу! Велите в колокола звонить! Айда на Лобное место! Тащите бояр, патриарха, попов, дьяков, всех!
Разбежались мы по городу народ созывать. Я первым делом на Троицкое подворье кинулся, кликнул старца Аврамия и всю братию. Аврамий велел бить в колокола, а меня послал за Филаретом. Но Филарета уже и без меня нашли и на Пожар привели; также и Василья Голицына, и Ивана Воротынского, и Федора Мстиславского, и прочих бояр, и патриарха со всем священным собором.
На Пожаре народу тьма, не протолкнуться, а со всех сторон еще люди бегут. От колокольного звона речей не слыхать. Вот смотрю я: народ подвинулся к Водяным воротам. Видно, решили, что на Пожаре всем не поместиться, и вздумали в поле идти к Данилову монастырю — там места поболее.
Когда по мосту шли, я думал — сейчас мост потопим. По колено в воде брели, вот сколько было народу. На Ордынке нескольких баб чуть до смерти не задавили. Здесь, в стрелецкой слободе, к нам и стрельцы пристали, иные даже с семьями.
За Серпуховскими воротами собралось нас тысяч сто, а то и больше. Здесь я внезапно Настёнку заметил.
— Ты чего, — говорю, — Настасья, сюда явилась? Тут дело государское решается, мужеское, а девкам надо дома сидеть.
— А я любопытствую, — говорит она.
Обратились к народу лучшие люди: большие бояре, думные дворяне и прочие. Что говорили они, невозможно было нам услышать из-за множества людей и большого отдаления. Сдается мне, все речи были против Шуйского. Может быть, только патриарх Гермоген стоял за Василия: очень уж он гневно на Захара и на бояр крестом махал. Опричь патриарха не нашлось спорщиков. Народ вопил: «Долой Шуйского!», и других слов никто не молвил. Потом велели нам расступиться и пропустить бояр: они к царю поехали. А мы все за ними пошли обратно в город. И там у Лобного места долго ждали, пока нам объявят, чем кончилось дело. Дождались наконец князя Воротынского.
