Пришел я к Якову в хоромы его, и Яков меня впустил и на скамью усадил, и толмача позвал, потому что Яков доселе русскому языку мало умудрен.
— А я тебя помню, — сказал Яков. — На тебя троицкие люди мне перстами указывали и говорили, дескать: у нас даже и малые дети в осаде сражались, словно львы, и, отбивая приступы, стреляли из пушек и бросали камни. И вот этот, говорили, отрок Данило самолично нескольких литвяков убил.
Сказав так, подарил мне Яков зайца сахарного превкусного.
Я же ему ответствовал вежливо, что и я о нем наслышан. И некоторые из его славных побед назвал. Так мы любезно и приятно с Яковом беседовали.
Потом он спросил меня, о чем мне келарь Аврамий наказывал с ним, с Яковом, говорить. Я ответил так:
— Стало нам ведомо, что некие бояре князю Михайла Васильевича зло умышляют и погубить его хотят. Опасаемся мы, не отравили бы его ядом изменники и завистники. Особенно же от тех следует ждать беды, кои погибелью спасителя нашего, князя Михаила, сами немедля бы возвеличились и место его заступили.
Ты же, Яков, есть ныне первый друг и приятель князю Михаилу; ты к нему в любой час вхож, и он к твоим словам всегда ухо преклоняет. Вот и сказал бы ты ему три таковые вещи.
Первая: остеречься бы ему того мужа знатного, который был некогда главным воеводой и смотрит теперь на князя Михайла с завистью и хочет снова над войском встать. Мнит он: «Всё труднейшее уж Скопин совершил, а закончить дело и моего ума хватит; больше не нужен нам этот выскочка Михайло Васильевич, обойдемся и без него, а вся слава тогда мне достанется, его же скоро забудут».
Вторая: князя Михайла никто не посмеет ножом зарезать, ни саблею зарубить, ни другими способами явно убить. А если (да не попустит того Господь!) настолько распалятся изменники злобою, что восхотят все же заступника нашего и спасителя Михаила жизни лишить, то единственно сумеют того достигнуть посредством яда. Посему не ходить бы князю Михайлу по честным пирам, а сидеть бы дома, в своих палатах княжеских. Пока великий пост, ему есть чем отговориться: пусть отвечает, дескать, не можно мне в пост пировать, тем паче, что не избавил еще Господь наше царство от всех супостатов. А когда настанет великий день, светлое Христово Воскресение, то тут уж князю отговориться будет нечем. Посему, надлежит ему любым средством выйти из Москвы в поход прежде великого дня, а это будет апреля месяца в восьмой день.
Вот третье, что келарь Аврамий наказал тебе передать для князя Михайла: дошло до нас, что гетман Рожинский из Тушина все воровское польское войско увел к Волоку Ламскому и к Иосифову монастырю. И надобно Рожинского побить, пока он не успел еще соединиться с Жигимонтом или с Сапегою. А с королем Рожинский доселе не поладил, потому что король не хочет ляхам жалованья платить за ту службу, что служили они воровскому царику. Сапега же сидит в Дмитрове и под начало Рожинского не хочет идти, бережет свою вольность. Однако в скором времени воровские начальники могут свои раздоры оставить, будучи к тому понуждаемы страхом пред князем Михаилом. И тогда побить их будет трудно.
Яков мою речь внимательно выслушал, и омрачилось лицо его печалью. И сказал он:
— Видно, и впрямь плохи дела у друго моего, храброго князя Михаила, если троицкие начальники с такими вестями идут ко мне, к неправославному, по-вашему к еретику. Неужели нет никого из больших московских бояр, кто был бы верен Михаилу Васильевичу?
— Тебя, господин, — сказал я. — Князь скорее послушает, чем любого боярина. К тому же мы тебе верим больше, чем всем прочим, потому что только тебе одному нет никакой корысти изменить князю Михаилу. И нам ведомо, что ты его любишь нелицемерно.
Тогда обещал Яков передать мои слова князю, и поклялся всячески его молить и упрашивать, чтобы шел он поскорее вон из Москвы.
— Я уж ему не раз о том говорил, — молвил Яков. — Что надобно сейчас идти на врагов, а просухи не ждать. Все тщетно: царь его не отпускает.
Поговорили мы еще с Яковом несколько времени, и пошел я домой, на Троицкое подворье.
Смутно у меня на сердце и страшно за князя Михаила и за всех русских людей. Господи, смилуйся, не попусти изменникам поймать спасителя нашего и надежду, благоверного князя Михаила, в бесовские сети! Смилуйся, Господи! Аминь, аминь.
