Нет вестей от князя Михаила. А ведь обещал поспешить!
Могло ли такое случиться, что побили его дружину и шведских немцев проклятые кровопийцы, безбожники тушинские? Нет, если бы содеялось столь ужасное зло, уж эти окаянные псы, кругом монастыря стоящие, не замешкались бы расхвастаться перед нами: день и ночь подскакивали бы к стенам и похвалялись.
Наяву же мы другое видим: как будто задора у них поубавилось, и уж не так они пьянствуют, и к нам давно не ходили похмеляться. Верно, напуганы до смерти победоносным движением князя Михайла; трезвыми и вооруженными теперь спать ложатся.
Дай же, Господи, нашей вере и стойкости не оскудеть и терпению продлиться еще хоть немного: может, и доживем до избавления своего.
А еще говорят, поспевает к нам на выручку с Волги боярин Федор Шереметев с силой понизовской.
Вражье воинство в таборах своих снова расшумелось. По всему видно, что на наше горе многие новые рати присоединились к полкам Лисовского и Сапеги. Приходят из-под Твери от Зборовского польские и литовские люди, а с ними и новые изменники, дворяне и дети боярские, в столь грозное время предательски на сторону тушинского вора переметнувшиеся.
Вчера подъезжали к городу всякие видные паны (имен их не упомнил) и, насмехаясь над нами, говорили:
— Напрасно ваше упорство. Князя-то Михайла Скопина и немцев мы побили, а воевод захватили. И князь Михаил бил челом на всей воле панской. Если теперь не покоритесь государю, то он сам следом за нами придет со всеми польскими людьми, и с князем Михаилом, и с Федором Шереметевым, и тогда уж челобитья вашего не примем.
А нынче подъезжали к стене предатели боярин Михайло Салтыков и думный дьяк Иван Грамотин, говоря:
— Бросьте вы упрямиться: никому не нужна ваша верность. Все русские люди над вашим безрассудным упорством давно смеются. Ведь Москву мы взяли, и Василий Шуйский у нас в руках.
А слуга Пимен Тененев со стены им отвечал:
— Даже если бы вы и не лгали, и вправду ваша была бы Москва, а мы всяко, как стояли, так и будем стоять за правду и православную веру против вас, собачьих детей, предателей.
Потом еще приезжали некие дворяне и дети боярские и так говорили:
— Посмотрите, не мы ли были с Федором Шереметевым? И вот, все мы здесь. Потому что узнали своего истинного государя и теперь верно ему служим.
Троицкие люди, слушая эти вражеские речи, поначалу поддались унынию и стали было сомневаться, думая: а нет ли в тех словах хоть малой доли правды?
Архимандрит же Иоасаф и воеводы Григорий и Алексей обратились к нам и просили не верить слугам дьявольским:
— Все их речи — лесть и обман. Они такою ложью многие города взяли. Нам же доподлинно известно, что Москва доселе стоит, а царь Василий жив-здоров и по-прежнему держит скипетр. Про князя Михаила наверное не скажем, но и таких свидетельств нет, что разбили его поляки.
Народ же троицкий собрался во дворе монастырском и слушали воевод. Вдруг заметил я, как влетела в город стрела и упала на вымостку перед храмом Успения Богородицы, а к стреле той грамота привязана. Люди же кинулись к грамоте, и вместе со стрелой подали воеводам.
Князь Григорий, прочитав писание, рассмеялся в голос и сказал:
— Здесь утаивать нечего, слушайте все!
И по писаному продолжил:
— «Не верьте, православные, бесовской лжи и ухищрениям! Да будет вам ведомо, что князь Михайло под Тверью литовские рати разбил и людей их без счета положил, воронье погаными их телами досыта напитал. Держитесь, скоро будет вам подмога.»
Сделалось у нас тогда ликование величайшее: орали и веселились мы так, словно и о хворях своих и бедах и всех смертных скорбях в миг позабыли.
И побежали мы на стены, и стали обольстителям вражеским так кричать:
— Хорошо вы и красиво лжете, да только никто вас не послушает. Если бы вы сказали нам, что князь Михайло под Тверью берега выровнял телами вашими, и птицы и звери насыщаются мертвостью вашей, то мы бы легко поверили. За чем пришли, то и творите, а головы морочьте дома женам своим.
И тогда все обманщики и крикуны тотчас от города отъехали и возвратились с позором в свои таборы.
