И поскакал к Арбатским воротам, и князя Пожарского немедля известил о движении вражеском. Князь же отрядил ко броду 2000 конных. А мне велел туда-сюда поживее ездить и вести ему доносить.
Потому я видел воочию сам, как Ходкевичевы люди на нашу конницу грозно устремились и острием меча погнали, и в руины Деревянного города втоптали. А здесь уже не развернуться конным. Наши спешились и за печами хотели засесть и отбиваться, но литва наступала на них сильно и безжалостно, и стесняла все крепче. С этою вестью я поспешил к Пожарскому. А другие гонцы в ту пору примчались из Белого города от Чертольских ворот, и сказали, что осадные поляки из Кремля повылезли и идут к воротам навстречу своим, и хотят ворота взять, теми бы воротами Ходкевич да ввел припасы в Белый город и в Кремль.
Я поспешил в Чертолье за Белую стену, и там тоже воочию лицезрел кровавую сечу. Поляки худо сражались, в осадной тесноте и в скудости хлебной обессилев. И наши их стали побивать и обратно в Кремль загонять. А человек шесть мы в плен живыми захватили.
Эти еретики, как и прочие их товарищи, на ногах стояли некрепко и смотрелись жалостно. Один из них сказал со слезами по-польски:
— Хорошо вам, русским, биться с нами, наевшись хлеба. У нас же не только в руках сил не осталось, чтобы сражаться, но и в ногах, чтобы бежать!
И так мы эту вылазку славно отбили и супротивных к воротам не пропустили. И с такою радостною вестью я отправился к Пожарскому на Арбат.
Ехал же я Белым городом, и не ведал о том, что творится снаружи, там где наши главные таборы были, и куда наступали Ходкевичевы люди, сиречь в Деревянном городе.
Близ ворот Арбатских увидел я отряд наших дворян и детей боярских, мне навстречу ехавших, а с ними троицких слуг и келаря Аврамия.
— Челом, Данилушко! — сказал Аврамий. — Любо тебя встретить в сей час немилостивый. Повороти коня, не езжай на Арбат: там гетмановы люди к нашему стану приступают, а князь Пожарский крепко защищается, а меня он послал в Заречье узнать, почто казаки нам помощи не дают. Надо поднять казаков, иначе сотворится нам полная гибель. Поедешь ли со мною?
— Отче Аврамие! — ответил я ему. — Надлежит мне известить Дмитрия Михайловича о поражении осадных польских людей, кои вылазку учинили из Кремля к воротам Чертольским. Да и сведать надобно мне в стане о неких вещах…
— Настасья твоя целехонька и от врагов не опасна, — перебил меня старец Аврамий. — Послана отвезти воз с уязвленными ратными людьми за Ходынку речку. А к Пожарскому не проедешь ты всяко, осажден он в таборе литвой.
Поехали мы с келарем и с немногими детьми боярскими к Белого города Водяным воротам, а прочие служилые ратные люди стали за печами усаживаться и пищали заряжать. Мы же наплавным мостиком перескочили скоро в Заречье и достигли казачьего табора. А там казаки меж собою спорят и кричат одни, что надобно в бой идти и Пожарскому пособить, а другие им перечат, говоря:
— Бог им поможет! Богаты пришли из Ярославля, поместьями да вотчинами наживаются, нашим потом и кровью обогащаются, а мы наги и босы как были, так и остаемся! Не пойдем за них умирать!
Стали мы с Аврамием казаков увещевать, но они расшумелись сильно и нас не слушали. А Трубецкой из избы не выходил и к себе никого не пускал, обиду на Пожарского имея за его нехотение с ним в одном таборе стоять. Только после долгих молений Аврамиевых вышел Трубецкой к казакам.
Поглядел он на их собрание и молвил:
— Не зрю я пока нужды в подании помощи Пожарскому. У него много людей, управятся без нас. А мы должны Заречье охранять; что же до брода, то мы Пожарскому весть подали во-время, и вольно ему было литву на свой берег допускать. Пусть теперь сам о себе и порадеет.
Тогда те пятьсот ратных, коих Пожарский утром прислал Трубецкому для вспоможения, поехали ко броду и за реку самовольно, а с ними четыре атамана казачьих со своими отрядами.
А один атаман Трубецкому крикнул: — Попомни Бога, князь! От ваших ссор только гибель чинится Московскому государству! Прочие же казаки разошлись по табору вино пить и зернью играть. Поехали мы с Аврамием обратно через реку на городскую сторону. А там наши сидели за каждою печью и за церквами каменными скрытно и не ведали, откуда ждать неприятельского прихода, и в недоумении были о творящемся за стеною сражении.
