Отбросив ненужные мысли, он переключился со сбора информации на сигналы, подаваемые металлоискателями.
Конечно же, ничего. В пустыне? Откуда?
Потом полковник вызвал Бронштейна, находящегося уже в восьмидесяти милях южнее, в окрестностях Акома-Пуэбло.
— Что нового, капитан?
— Ничего. Только вождь одного из племен жалуется, что его люди очень напуганы.
— Скажи им, что беспокоиться нечего.
— Я так и сделал. Не помогает. В них будто бес вселился, Том!
— Предложи им сплясать изгнание бесов.
— Том!
Фолкнер зевнул.
— Знаешь, в Белом Доме тоже завелись бесы. Бедняга Уэйерленд сидит, как на иголках. Ему нужны хоть какие-то результаты, не то…
— Я в курсе. Он со мной связывался.
Фолкнер нахмурился. Ему не нравилось, когда начальство вело переговоры через его голову. Должна же соблюдаться определенная субординация! Он сердито переключился на другой канал.
Вездеход торопился на запад. На его крыше вращалась чувствительная антенна в поисках хоть чего-нибудь полезного. Металлоискатели искали металл, термодетекторы охотились за инфракрасным излучением любого живого тела размером больше сумчатой крысы. Каждые тридцать секунд испускался лазерный луч, отражался от сферы в восьмидесяти милях и возвращался, не принося никаких результатов.
Фолкнер продолжал неутомимо нажимать кнопки, щелкать тумблерами и поворачивать рукоятки. В каждой из этих бесплодных поисковых вылазок он испытывал сдержанное удовлетворение от игры своих рук над сложным пультом управления, используя всю мощь электронной машинерии, несмотря на то, что был твердо уверен в тщетности поисков. Пару месяцев назад до него наконец-то дошло, что он играет роль астронавта.
Да. Эта теплая кабина вездехода могла бы быть космической капсулой на орбите с перигеем в четыре сотни миль. И пусть ягодицы чутко фиксируют каждый ухаб, зато перед глазами — полный набор ярких сигнальных огней и крохотных экранов — мальчишечья мечта об антураже астронавта. Ему нравилась эта игра. И относился он к экспедиции, как к игре.
Но пора было выходить на связь. Фолкнер перекинулся несколькими фразами с экипажами следующих на север первых двух вездеходов. Один из них только что прошел Таос, второй крейсировал вблизи испанских поселков по ту сторону национального парка «Санта-Фе». Переговорил с четырьмя вездеходами на юге, которые прочесывали пустыню от Сокорро до Ислета. Обменялся краткими замечаниями с Бронштейном, находящимся в пустынной, всеми заброшенной местности к югу от Акома-Пуэбло и двигающимся к резервации Суни. Злополучный метеор ехидно не оставил после себя ничего, стоящего внимания. Каждый час Фолкнер включал радио- и телемониторы и прослушивал выпуски новостей. Дикторы очень неубедительно старались успокоить общественность, что волноваться нечего — сами заметно волновались. Перестраиваясь со станции на станцию, Фолкнер слышал одни и те же пустые заверения. Все апеллировали к Келли из Лос-Аламоса. Кто такой этот Келли? Астроном? Нет, просто один из членов «технического персонала» без расшифровки того, что это означает. Возможно, привратник. Но средства массовой информации на всю катушку использовали магическое воздействие сопричастности к Лос-Аламосу в качестве панацеи для успокоения взволнованных слушателей. Кроме того, некто Альварес из обсерватории «Маунт-Паломар» сделал заявление, аналогичное заявлению некоего Мацуока, известного японского астронома. Видел ли Альварес огненный шар? Ничто в его заявлении на это не указывало. А Мацуока? Разумеется, нет. И все же оба рассуждали со знанием дела, красочно описывали различия между метеорами и метеоритами, сглаживая любое беспокойство гладким потоком расслабляющей словесной шелухи.
К полуночи правительство наконец-то обнародовало часть информации, полученной системами обнаружения и спутниками. Да, засекли метеор. Нет, опасаться нечего. Чисто природное явление.
Фолкнер ощутил тошноту.
Его закоренелый упрямый скептицизм в отношении летающих тарелок можно было сравнить только с его же закоренелым упрямым скептицизмом в отношении официальных правительственных заявлений. Если правительство столь заинтересовано в спокойствии, значит, повод для беспокойства существует. Эта теорема не требовала никаких доказательств. С другой стороны, хотя Фолкнер и был хорошо тренирован в интерпретации лживых официальных заявлений, это никак не вязалось с его глубокой и непреклонной необходимостью веры в тщетность и пустоту выполняемой им работы. Он не мог позволить себе поверить в реальность летающих тарелок.
