— Не бойся, — произнесла она, демонстрируя несгибаемое чувство юмора — Со мной не может произойти ничего страшного, за исключением того, что этот людоед оттяпает мне руку и проглотит ее.
Врач закончил с осмотром и несказанно изумил их безукоризненной испанской речью, правда, с явно уловимым азиатским акцентом.
— Ну уж нет, ребята, — заметил он.-Людоед, про которого вы говорите, предпочтет лучше умереть от голода, нежели оттяпает столь дивную рученьку.
Они оба смутились, но врач сделал успокаивающий жест. Потом он распорядился, чтобы каталку увезли. Билли Санчес намеревался пристроиться рядышком, держа супругу за руку, однако врач остановил его.
— Вам туда нельзя, — сказал он — Ей необходимо пройти интенсивную терапию.
Нэна Даконте в последний раз улыбнулась своему мужу и махала ему рукой, покуда каталка не исчезла в глубине коридора. Врач замешкался, изучая то, что медсестра записала в таблице со слов Нэны. Билли Санчес обратился к нему:
— Доктор, — произнес он — Она беременна.
— Какой же у нее срок?
— Два месяца.
Билли Санчес был разочарован, что доктор воспринял данную информацию без особого удивления, скупо поблагодарив его:
— Похвально, что вы упомянули об этом.
С этими словами доктор устремился вслед за каталкой, покинув Билли Санчеса посреди сумрачного холла, где от пота больных было просто не продохнуть.
Он продолжительное время стоял, пребывая в полной растерянности и взирая на пустой коридор, по которому увезли Нэну Даконте. Потом он присел на деревянную скамью, где уже сидели прочие ожидающие. Нельзя сказать, как долго он там просидел, но когда покидал больницу, опять наступил вечер, по-прежнему моросил дождь, и Билли оставалось пойти куда глаза глядят, потому что жизнь легла на его плечи тягостным бременем.
Много лет спустя, разбирая больничные записи, я сумел установить, что Нэна Даконте поступила в клинику 7 января, во вторник, в 9 часов 30 минут. Билли провел ту первую ночь в своем автомобиле, стоявшем напротив входа в отделение скорой помощи. Рано утром он съел шесть вареных яиц и выпил две чашки кофе с молоком: он ничего не ел от самого Мадрида. После этого он возвратился в приемный покой, чтобы увидеть Нэну Даконте, но его направили к главному входу. Там Билли кое-как удалось отыскать какого-то служащего-астурийца, помогшего ему объясниться с больничным швейцаром, который подтвердил, что Нэна Даконте в самом деле значится в списках больных, однако посещения дозволяются лишь по вторникам, с девяти до четырех. Таким образом, оставалось ждать целых шесть дней. Билли Санчес попро
бовал увидеться с врачом, говорившим по-испански и, по словам Билли, выглядевшим, как «обритый негр», однако две столь существенные детали так и не помогли ему добиться желаемого.
Все-таки несколько успокоенный тем, что Нэна Даконте значится в списках, Билли решил возвратится к своему автомобилю, где его ожидал дорожный инспектор, приказавший отогнать машину на пару кварталов и припарковать ее на какой-то узенькой улочке на нечетной стороне. Напротив в глаза бросалось недавно отреставрированное здание, на вывеске которого значилось: «Отель Николь». Отель оказался самой низкой категории; в крошечной приемной помещались лишь диван и старенькое пианино, однако хозяин, обладавший певучим голосом, был готов с удовольствием изъясняться на каком угодно наречии, лишь бы его клиенты были кредитоспособны. Билли въехал в отель со своими одиннадцатью чемоданами и девятью коробками и поселился в единственной пустовавшей комнате — треугольной мансарде на девятом этаже, куда можно было подняться лишь под угрозой жизни по спиральной лестнице, провонявшей пеной от варившейся цветной капусты. На стенах комнаты висели потрепанные ковры, а в единственное окошко с трудом проникал свет из внутреннего дворика. В комнате имелась кровать, громоздкий шкаф, стул, портативное биде и рукомойник с тазом и кувшином — таким образом пределы жизненного пространства ограничивались кроватью. Вся обстановка была невероятно старой и убогой, хотя и опрятной и носившей следы недавней дезинфекции.
