— Дэниел, по-твоему, эта черта всегда была присуща человеческой природе? Не могло ли быть так, что в конце Эпохи Звездных Полетов начал действовать некий новый фактор или сложилась чрезвычайная ситуация? Может быть, Принцип Зрелости оставался верным… пока ему не помешало нечто новое и разрушительное. Что-то подкравшееся незаметно и с тех пор навсегда оставшееся с нами.
— Что навело тебя на такую мысль? — спокойно спросил его Дэниел.
— Можешь назвать это предчувствием. Мне трудно поверить, что Кельвин и ее сотрудники просто грезили и не имели никаких оснований для вывода о том, что человечество созрело. Неужели они были так упрямы, что не видели дальше собственного носа?
Дэниел покачал головой; привычка к жестам людей давно стала его второй натурой.
— Дело не в глупости и не в упрямстве. Я считаю, что причиной было нечто более важное. Оно называется «надежда». Видишь ли, Зан, они действительно были очень умными людьми. Возможно, лучшими умами своей несчастной расы. Многие из них в глубине души понимали, что случится, если их вывод о зрелости человечества окажется ошибочным. Если большинство граждан не удастся научить здраво относиться ко всем идеям, это будет значить, что людям от рождения свойствен один страшный порок. Внутренняя ограниченность. Проклятие, согласно которому человечество никогда не достигнет величия, для которого оно создано.
Зан уставился на Дэниела.
— Мне… становится как-то не по себе, когда о наших хозяевах говорят такие вещи. Но твои доводы неотразимы, Дэниел. Я попытался представить себе, что должны были чувствовать Кельвин и ее сотрудники, когда все их светлые ожидания рухнули под напором чего-то непостижимого. Я чувствую, как отчаянно они пытались избежать того вывода, который ты только что сформулировал. Они верили в неограниченный потенциал человеческой личности и ни за что не согласились бы стать всего лишь факторами уравнений Гэри Селдона — вроде случайно сталкивающихся молекул газа, которые исключают действие друг друга и не оказывают никакого влияния на неумолимый ход общего процесса. Скажи мне, Дэниел, не могло ли понимание этого стать последней каплей? Той самой душевной травмой, которая положила конец эпохе уверенности в себе? И не стали ли все остальные события лишь проявлением этой травмы?
Старший робот кивнул.
— Дошло до того, что некоторые из роботов стали бояться, что человечество вообще потеряет волю к жизни. На счастье, к тому времени люди уже изобрели нас. И мы придумали интересные и безопасные способы отвлекать их. Способы, которые действовали очень долго.
— До настоящего момента, — уточнил Зан. — Но сейчас, когда нам грозят крах и хаос, твои способы создания мирной Галактической Империи исчерпали себя. Именно поэтому ты поддерживаешь План Селдона?
Дэниел снова кивнул, на этот раз с улыбкой.
— У меня есть хорошая новость! Именно поэтому я и позвал тебя сюда, Зан. Хотел поделиться. Сделано открытие, на которое я надеялся все последние двадцать тысяч лет. И, похоже, пора начинать его реализацию. Если все пройдет как задумано, придется потерпеть только пятьсот лет — и это случится.
— Что случится, Дэниел?
Внутри Бессмертного Слуги что-то тихо прожужжало. Этот звук, напоминавший не то вздох, не то мольбу, понесся вверх, к звездам… Когда Дэниел Оливо заговорил снова, его голос стал другим. В нем слышалось удовлетворение.
— Избавление человечества от первородного греха. Достижение таких высот, о которых оно и не мечтало…
Запахи вернулись раньше, чем мысли.
Много лет лишь дурные запахи обладали достаточной силой, чтобы проникнуть сквозь пелену старости, окутавшую его чувства. Но сейчас ноздрей Гэри коснулась невыразимо приятная смесь знакомых опьяняющих ароматов, вернувшихся после долгого отсутствия. Жасмин. Имбирь. Карри.
Заработали слюнные железы, и желудок среагировал так, что Селдону стало чуточку страшновато. После смерти Дорс он почти не чувствовал аппетита. Но очнулся только потому, что почувствовал голод.
Он осторожно открыл глаза, увидел самостерилизующиеся стены корабельного лазарета и снова опустил веки.
