Тринадцатый год жизни - страница 16

Шрифт
Интервал

стр.

— А потому что когда нет уюта, уже не семья!

— Иди ты, Машка! Очень всё ты знаешь… как компьютер.

— Знаю! Поживи в детском доме, тоже узнаешь…

В ней была совершенная уверенность, что никогда, ни при каких условиях она, Стелла Романова, не будет жить в детском доме! Эта уверенность (почти гордость), перемешанная с полной неуверенностью её теперешнего положения, давали какую-то странную смесь. Сейчас Машкины слова про детский дом проникли ей в самое сердце — бывает!

Да, бывают такие минуты (и довольно часто, кстати), когда случайное слово вдруг заденет, и все запоры, плотины, что крепко держали твоё потаённое горе, разом откроются…

Стелла почувствовала, как у неё задрожала и набрякла нижняя губа, словно от укола заморозки.

— А наш отец уехал… в командировку, поняла? — громко прошептала она. Отвернулась.

И тут же почувствовала, как Машка решительно толкает её в спину:

— Пойдём отсюда… Здесь не плачь! — Повернула Стеллу к себе лицом: — Быстро переодень маечку и тапки! — Она в одну секунду обрела власть.

А Стелла вдруг всё начала делать с непонятной поспешностью, будто они опаздывали на поезд, или будто они беженки, или будто ещё кто-то такие же.

Сели в лифт, и обе вздохнули облегчённо — словно спаслись. Поглядели друг на друга. И даже улыбнуться захотелось.

— А братишка твой знает? — вдруг спросила Машка. Просто удивительно, до чего она оказалась опытным человеком.

На улице было тепло и солнце. И каждому дню, по правде говоря, надо было молиться как чуду, не загадывая на завтра: все сроки хорошей погоды давно прошли.

— Мы куда? — спросила Стелла.

— На реку.

Ни один настоящий москвич так не сказал бы. Москвич скажет: «На Москва́-реку». Но Машка и не была настоящей москвичкой. В подмосковный детский дом она попала случайно (как именно, Стелла не знала, просто Машка сказала однажды, что случайно). А оттуда уж её… удочерили.

Машка жила в этом районе неполный год. А Стелла целых восемь! Но всё-таки она не знала тех закоулков, которые знала Машка.

Кусочек Москвы в районе Смоленской площади, может быть, остался единственный такой во всём нашем городе. Его тоже, конечно, как и весь Центр — заставили новыми большими домами, которые выедают из неба светло-коричневые здоровенные квадраты. Однако у самой набережной ещё много домов старых. Некоторые из них каменные, другие деревянные. Они стоят, не стесняясь друг друга. Меж ними растут старые, довоенные, дореволюционные, вообще доисторические деревья, вольно уместились палисаднички с цветами и даже с грядками лука кое-где.

И тут ещё есть проходные дворы. Их когда-то много было в Москве. Пожалуй, слишком много. С этим были связаны всякие тёмные истории (а больше, конечно, легенды).

Но потом, когда стали ломать старую Москву и строить тех квадратных пожирателей неба, проходные дворы исчезли вместе с исчезнувшими домами. И вот уж их совсем не осталось этой приметы минувшего времени. Тогда хватились москвичи: «Где же наши проходные?» Чуть ли не в Красную книгу стали их заносить. А уж заносить-то вроде нечего. Жаль!

Стелла по своему возрасту не застала Москвы знаменитых проходных дворов и высоких заборов, отделявших дом от дома, как государство от государства. Но когда Машка повела её этими остатками тенистых, узеньких, а кое-где и мрачноватых переходов, сердце Стеллино, сердце коренной и потомственной москвички, сейчас же почувствовало родное.



«Надо же, как здорово, — подумала она. — Чего я раньше тут не ходила?»

Неожиданно они вынырнули на большую улицу. Машка уверенно толкнула дверь подвальчика «Русский квас».

— Ты чего?

— Надо…

Потом они снова углубились в лабиринт дворов, и вот наконец расступились последние два дома, отстало последнее дерево, они оказались на набережной. Машины ревели бесконечным конвейером — чуть ли не таким же широким, как сама река. Но конечно, не таким.

Доверившись везению, они перебежали на ту сторону. По гранитным ступенькам спустились к самой воде… Нет ничего опаснее сидеть на холодном камне, но нет ничего чудеснее сидеть на камне тёплом!

Они сейчас находились почти напротив Киевского вокзала. Кто не москвич, я скажу: это старинное (а может, лучше оказать старое) здание, немного напоминающее замок. И там есть башня, а на башне часы. В тот момент, когда две девочки уселись на тёплом граните, стрелки, каждая из которых по величине и весу была сравнима с железнодорожным рельсом, подползли к четверти шестого. Часы очнулись и заиграли неторопливую мелодию — какую-то без начала, без конца, как это всегда бывает у башенных часов.


стр.

Похожие книги