Несколькими минутами позже
Отель «Азенкур», Нью-Йорк
Абдул Малука вышел из душа и уставился на свое отражение в зеркале ванной комнаты. Мокрые черные волосы, темная кожа блестит в ярком свете — ему понравилось то, что он увидел. Он был невысокого роста по западным меркам, но каждый дюйм его костяка оплетала мускулатура. Он похлопал себя по плоскому животу и бросил взгляд на свои желтовато-коричневые плечи.
«Неплохо для сорокалетнего старика».
Шрам в виде полумесяца на правой щеке служил отличным завершением образа. Он делал его интересней. Даже… сексуальней.
Малука заработал этот шрам после стычки с отцом, не смолчав, когда тот объявил, что его почтенный возраст больше не позволяет ему соблюдать пост во время Рамадана.
— У тебя еще достаточно сил для того, чтобы спать со своей шлюхой, когда она тебе это позволяет, — процедил сквозь зубы двенадцатилетний Малука. — Как же ты можешь говорить, что не в состоянии выдержать пост?
Отец взглядом попытался урезонить мальчишку. Мать Малуки находилась поблизости и могла это услышать. Смущение взрослого мужчины лишь усилило ярость Малуки.
— Разумеется, ты можешь ради Аллаха воздержаться от некоторых удовольствий. Или тебе уже не дотерпеть до захода солнца, чтобы зарыться лицом в плоть этой свиньи? — добавил он со смехом.
Отец быстрым движением сорвал старый кожаный ремень с пояса своего западного костюма и принялся избивать юного Малуку. Только когда мальчик упал на пол под градом ударов, гнев отца несколько поулегся.
— Ты не мой настоящий отец, — заявил тогда юный Малука. — Мой отец — это дух ислама. Самый последний, самый нищий приверженец Аллаха мне больше отец, чем ты.
А родитель в ответ добавил еще один удар. Самый незабываемый в жизни Малуки. Острый край пряжки ремня зацепил его щеку и оставил глубокий разрез, из которого полилась кровь. Только после этого на лице отца появилась улыбка удовлетворения.
— Пусть твоя вера излечит тебя, мальчишка! — торжествующе заявил он, затем повернулся, ушел и больше никогда не вспоминал об их стычке.
И вот теперь, спустя три десятилетия, этот знак, оставленный отцовской яростью, служил для всего мира доказательством того, что Малука — ревнитель ислама. С возрастом шрам превратился в полумесяц правильной формы, который отчетливо обозначался, стоило ему улыбнуться. Хотя улыбался он совсем не часто.
Малука натянул прекрасно сшитые слаксы и выбрал новую шелковую рубаху, недавно доставленную от его нью-йоркского портного, после чего вошел в гостиную.
Айжаз Бей поднял на него виноватый взгляд. Его круглая лысая голова, посаженная на толстую шею, и огромные плечи придавали ему вид неумного человека, да он и в самом деле не обладал блестящим умом. При росте в шесть футов и шесть дюймов и весе в двести восемьдесят фунтов он был именно таким опасным, каким и казался… и столь же послушным. Два существенных достоинства, которые делали его прекрасным подручным.
Остатки разорванных пластиковых пакетов были свалены в кучу с льняными салфетками и вперемешку с пустыми тарелками громоздились на ресторанной тележке. Малука со смирением покачал головой. Хотя Айжаз своими огромными ручищами всегда отлично управлялся с ножом, когда это требовалось, и отменно владел огнестрельным оружием, этот человек, казалось, был не в состоянии отобедать, не свалив все, что лежит на подносе, в одну большую кучу.
— Не смог дождаться, — объяснил Айжаз и пожал плечами с подобострастной улыбкой.
— Нет проблем.
Айжаз издал вздох облегчения.
Когда в дверь номера постучали, оба вздрогнули.
Айжаз ждал инструкций. Малука поднял руку и сделал ему знак подождать. При повторном стуке Малука кивнул, и Айжаз открыл дверь.
Очевидно испугавшись вида Айжаза, посетитель немного помялся в нерешительности, затем вошел. Хотя ему было не более сорока лет, опущенная голова выдавала в нем человека, побитого жизнью. Свалявшиеся, неряшливого вида седые волосы блестели от избытка жира, а может, пота, но тем не менее гость протянул Малуке правую руку. Увидев, что тот не спешит ответить на жест, он заколебался и отдернул ее.
