Спустя три дня, рассвет
Сад скульптур музея Израиля
Статья на шести газетных страницах свидетельствовала, что ожиданию пришел конец: «Сотрудник музея обнаружен мертвым. Мотивы ограбления отсутствуют».
Гил не знал, с какой жестокостью Сарками предали смерти, но старик подготовил его к тому, что она неизбежна. Теперь старый орел умер.
— Я достиг большего, чем мог рассчитывать. Я создавал копии древностей, к которым мир будет еще обращаться на протяжении долгих веков. Мудрость и любовь двух тысячелетий изменили меня. Я любил и был любим. Хотя я и не увижу, как исполнится моя последняя воля, мне радостно знать, что ты закончишь то, что было доверено мне.
Сарками положил руку на плечо Гила.
— Чего еще можно желать? — спросил он с усмешкой, которая на миг явила молодого и красивого Сарками прежних дней.
Он подарил Гилу мягкий белый восточный халат, сшитый из той же ткани, которая покрывала рабочий стол в его доме.
— Это одеяние передал мне верховный цадик, который был до меня. Теперь оно твое.
Указания Сарками были лаконичными, четкими:
— Ты сам поймешь, когда придет время очистить себя и надеть этот халат. Более того, ты поймешь, что надо сделать. Пусть твое сердце и твой разум будут открыты. Позволь тем, кто соприкасался с тобой в течение жизни, стать твоими учителями и сделаться частью тебя. Живи не воспоминаниями, а скорее той мудростью, какой они тебя одарили.
— И это все твои наставления? — недоверчиво спросил Гил. — Положиться на мудрость, которой меня одарили? Как же получается, что я, такой мудрый, не имею понятия, о чем ты говоришь? Постой же, не поступай так со мной.
Сарками улыбнулся и посмотрел на Гила с такой же любовью, какой однажды наполнились его орлиные очи, когда он как-то при нем бросил взгляд на Сабби.
— Тогда узнай вот что, — сказал старый художник. — На плечах верховного цадика лежит огромнейшая ответственность. Это он взывает к Богу и умоляет его отыскать среди нас праведников. Это ему, верховному цадику, являет Господь свою волю. Это ему одному дадут знать, будет ли человечеству, согласно завету, даровано жить на земле в следующем тысячелетии или же его сочтут недостойным.
— Свиток поведет тебя. Стань лишь каналом, по которому может пройти послание, заключенное в нем.
— Но я не могу прочесть его, — запротестовал Гил. — Как же я могу что-то передать?
— Это не требует понимания языка, на котором написан текст свитка. Слова в нем всего лишь дань истории. Послание, которое он несет, гораздо шире того, что поддается словесному выражению.
— Как я пойму, что мне делать?
— Если тебя сочтут достойным, свиток скажет тебе.
— А если нет? — спросил Гил.
— Тогда завет продления будет нарушен, — просто сказал Сарками.
— Но ведь не хочешь же ты сказать, что судьба человечества и суждение Господа о том, достойны ли люди длить свои дни на земле еще тысячу лет, зависят от одного лишь меня? — дерзко спросил Гил.
— Нет, все это зависит от того, что Господь обнаружит, когда придет время призвать и пересчитать цадиков-праведников, которые ходят по этой земле, — пояснил Сарками.
— Я должен призвать… кого?
— Ты не слушаешь! — раздраженно бросил Сарками. — Тебе никого призывать не нужно. Ты станешь каналом, по какому из свитка уйдет послание. Оно будет подобно молитве, песне… не твоей, а той, что пройдет через тебя. Ты должен быть чист сердцем и разумом. Чтобы не стать препятствием.
Оставался еще один, самый резонный, вопрос, но такой, какой лучше, пожалуй, не задавать бы. По крайней мере, Гил не был уверен, нужен ему ответ на него или нет.
— Почему я? — все же рискнул спросить он.
Сарками посмотрел на него с искренним недоумением:
— Почему нет?
— Ну как же. Я не самый религиозный человек на земле и не самый праведный. Дьявол, существует огромное число людей, более достойных стать верховными цадиками, чем я.
— О, вот оно что, — ответил Сарками, внезапно словно бы что-то себе уяснив. — Имидж. Медийные штучки. Очень по-американски, знаешь ли. Нет, мой друг, ты путаешь Сесила Б. Де Милла
