Тринадцать лет спустя - страница 23

В нашем гостиничном номере звонит телефон.

— Мадам, сэр Джон Морган ждет вас в лобби.

— Спускаемся.

Мы с Родионом отправляемся лифтом в гостиничный холл. Очень пожилой человек, опирающийся на палку, сутулый и грузный, трудно подымается с кресла нам навстречу. Столкнись я с ним на улице, никогда его не признала бы. Лишь ярко-голубые глаза напоминают мне прежнего элегантного, с иголочки одетого (словно он только вышел из ателье модного портного) Джона Моргана. Я знакомлю его с Щедриным.

— Заочно я вас хорошо знаю.

— Я знаю вас тоже, — улыбается Родион.

— Моя жена ждет нас в кэбе. Вы не возражаете, если мы поедем на такси? Я хочу вас пригласить на обед в королевский клуб. Надеюсь, вам будет интересно.

В машине нас ожидает жена Джона. У нее что-то с ногами. Рядом с ней костыли. То ли она здорово изменилась, то ли это другая женщина. Перехватив мой взгляд, Джон говорит:

— Маргарет — моя вторая жена. У нас с ней двое детей.

— Помнится мне, что от первой жены у вас было трое, — говорю я Джону.

— Нет, Майя, пятеро. Всего их у меня семь.

Весь разговор мы ведем по-русски. И временами Джон тезисно переводит содержание беседы жене на английский. Ибо русским она не владеет.

— Я очень забыл ваш язык?

— Мне бы так забыть английский, — замечаю я в ответ.

Пока мы едем по Лондону, Джон кратко повествует о своей дипломатической карьере. Был послом Великобритании в Польше, в Мексике, в Дании. Сейчас возглавляет крупную международную компанию. Расточает комплименты о вчерашнем Гала, на котором он присутствовал. Ход его речи неспешный, мерный. Но я нарушаю дипломатический этикет:

— А книгу мою, Джон, вы читали?

Больно уж невтерпеж спросить мне его об этом.

— Читал. И по-русски. И по-английски.

Тут уж нарушает дипэтикет Родион:

— А то, что Майя написала, сэр Джон, правда? Кое-кто ее попрекает, что преувеличила.

— Майя преуменьшила. Было еще страшнее, — раздельно, отчетливо произносит Морган.

Под портретами почтенных отпрысков королевских фамилий ведем мы нашу беседу. Вот бы отобедать под сенью сумрачных надменных королевских портретов в пустынном гулком лондонском клубе, без соглядатаев и доносчиков, с крупнейшим английским дипломатом в одна тысяча каком угодно году — при Хрущеве, Брежневе, Черненко, Андропове… Вмиг оказалась бы я в ГУЛАГе..

— Куда вы тогда исчезли, Джон? Вас заставили уехать? Вас наказали?..

Морган уходит от прямого ответа. На то он и дипломат. Но понять, что произошло что-то чрезвычайное, мне, кажется, уловить удалось…

— Один эпизод, Майя, вспомнить мне все же хочется. Вам это будет интересно.

Дальше последовал рассказ. Как в совсем уж теперь далекие дни официального визита Хрущева и Булганина в Англию Джон Морган, блестяще владевший русским языком, сопровождал высоких советских гостей на балетном представлении спектакля королевского балета в «Ковент-Гардене».

— Я сидел за Булганиным и Хрущевым во втором ряду королевской ложи. Вдруг что понадобится. Какая-то информация. Перевод на русский с нашей, английской, стороны. Не помню, что за балет давали англичане в тот вечер. Кажется, «Лебединое озеро».

Джон Морган надолго задумывается.

— Да, да, это было «Лебединое озеро»… «Лебединое озеро». Кто из наших тогда танцевал? Не вспомню. Может, то была Фонтейн?..

Пауза.

— Первый выход примы. И вдруг господин Булганин оборачивается ко мне назад и впервые произносит мою фамилию:

— Наверное, господин Джон Морган хотел бы увидеть сегодня на этой сцене совсем другую балерину?

Хрущев тоже разворачивается и с укоризною качает мне головой.

Со дня выхода из печати предыдущей моей книги вплоть до дня сегодняшнего добрую тысячу раз беседовала я с интервьюерами. Журналисты обстоятельно готовились. Листали мою книгу. И точно по ней строили свои вопросы.

Я обычно сердилась. Ответила на них уже письменно. Самым обстоятельным образом. Неужто других вопросов у вас, господа, не возникло? Или вы ждете иных ответов?..

И вдруг задают мне свежий вопрос:

— С кем олицетворяете вы себя более — с Лебедем или с Кармен?

Задумалась. Это серьезно. И отвечаю: если в единственном числе, то с Кармен. Схожа моя «сопротивленная» жизнь с вольнолюбивой героиней Мериме. Лебедь — это прежде всего внешний рисунок, пластика. А Кармен — почти революция, свержение устоев, вызов традиции, высвобождение от оков условностей, коррида. И многое чего еще.