– Перестаньте, – сказала наконец Кит, когда слезы ее начали иссякать. – Перестаньте толкать плот. Я не могу больше жить.
– Нет, мы должны продолжать жить, – возразила Вайолет.
– Мы почти уже на берегу, – добавил Клаус.
– Отмель затапливает, – проговорила Солнышко.
– Пускай затапливает, – отозвалась Кит. – Я больше не могу, Бодлеры. Я потеряла слишком много близких – родителей, моего любимого и моих братьев.
При слове «братья» Вайолет кое-что вспомнила и, сунув руку в карман, достала роскошное кольцо, украшенное инициалом «Р».
– Иногда потерянные вещи находятся в самых неожиданных местах, – сказала Вайолет и поднесла кольцо к глазам Кит.
Отчаявшаяся женщина сняла перчатки и взяла кольцо дрожащей рукой.
– Оно не мое, – сказала она. – Оно принадлежало вашей маме.
– А до этого оно принадлежало вам, – сказал Клаус.
– Его история началась еще до нашего рождения, – отозвалась Кит, – и продолжится после нашей смерти. Передайте кольцо моему ребенку, Бодлеры. Пусть он станет частью моей истории, даже если сразу осиротеет и останется один-одинешенек в целом мире.
– Он не останется одинешенек, – с возмущением возразила Вайолет. – Если вы умрете, Кит, мы вырастим вашего ребенка как своего.
– Лучшего я и желать не могу, – тихо ответила Кит. – Назовите новорожденного именем кого-то из ваших родителей, Бодлеры. В обычае нашей семьи давать ребенку имя кого-то из умерших.
– В нашей тоже, – сказала Солнышко. Она вспомнила, как отец сказал ей это, когда она спросила, как ее зовут.
– Наши семьи всегда были тесно связаны, – сказала Кит, – хотя нам и пришлось жить вдали друг от друга. Но теперь мы наконец вместе, как одна семья.
– Тогда давайте мы вам поможем, – сказала Солнышко, и Кит Сникет, всхлипывая и задыхаясь, кивком дала согласие, и Бодлеры принялись толкать громаду приоритетных вещей к берегу острова, куда в конце концов прибивает все.
В это время большая лодка исчезла за горизонтом, и дети в последний, насколько мне известно, раз бросили взгляд на островитян. Потом они уставились на книжный куб и попытались сообразить, каким образом раненой, беременной и отчаявшейся женщине удастся перебраться в безопасное место, чтобы родить ребенка.
– Вы можете спуститься вниз? – спросила Вайолет.
Кит помотала головой.
– Больно, – сказала она хриплым, сдавленным голосом.
– Мы можем отнести ее, – предложил Клаус, но Кит снова покачала головой:
– Я слишком тяжелая. Вдруг вы меня уроните и ребенок пострадает?
– Мы можем что-нибудь изобрести, на чем доставить вас на берег, – сказала Вайолет.
– Да, – подхватил Клаус, – мы сбегаем в чащобу и найдем что-нибудь полезное.
– Уже некогда, – проговорила Солнышко, и Кит согласно кивнула.
– Ребенок вот-вот родится, – сказала она слабым голосом. – Найдите кого-нибудь, кто бы помог вам.
– Мы тут одни, – ответила Вайолет, но в ту же минуту она и остальные Бодлеры повернули головы в сторону пляжа – туда, где они когда-то нашли плот, – и увидели, как из палатки Ишмаэля выбирается единственная личность, о которой они не пролили ни слезинки.
Солнышко соскользнула вниз, на песок, не выпуская из рук кастрюли, и трое Бодлеров побежали вверх по склону к судорожно передвигающейся фигуре Графа Олафа.
– Привет, сироты, – прохрипел он еще более скрипучим и грубым из-за действия мицелия голосом. Платье Эсме свалилось с его костлявого тела, он полз по песку в своей обычной одежде. Одной рукой он держал раковину с сердечным, а другой держался за грудь. – Вы явились склониться перед королем Олафленда?
– Нам не до ваших глупостей, – отрезала Вайолет. – Нам нужна ваша помощь.
Граф Олаф удивленно поднял бровь.
– Вам нужна моя помощь?! – спросил он. – Что же случилось со всеми здешними болванами?
– Они бросили нас, – ответил Клаус.
Олаф захрипел жутким образом, и дети не сразу поняли, что он смеется.
– Ну и как вам яблочки? – просипел он, желая в данном случае сказать: «По-моему, так ситуация исключительная».
– Мы дадим вам яблок, – Солнышко показала на кастрюлю, – если поможете.
– Не надо мне ваших яблок. – Олаф попытался сесть, все так же хватаясь за грудь. – Мне нужно ваше наследство, которое оставили вам родители.
